Товарищи офицеры. Смерть Гудериану!

Оглавление

– Что? – ему удалось меня удивить. – Зачем? Я же полчаса назад тебе перевязал?

– И все же… – уклончиво ответил тот. – Понимаешь, на Гражданской меня дважды ранили, и я прекрасно помню те ощущения. Но сейчас определенно что-то не так. Свербит в боку, мочи нет. Давай отойдем?

– Ну, давай, – пожал я плечами. – Только выдумываешь ты, Коля. Ну что могло измениться за тридцать минут? Я же говорил, заживать будет несколько дней. Даже если в рану попала инфекция, ощутишь ты это через сутки, не раньше.

– Виталик, давай обойдемся без демагогии? – вымученно улыбнулся Гурский. – Просто осмотри рану, хорошо?

– Без проблем, – сухо буркнул я. Вот только не хватало, чтобы меня всякие белогвардейские поручики медицине учили!

Размотав бинт и подсвечивая трофейным фонариком, я осмотрел рану. И не поверил своим глазам. Блин, что за бред?! Нет, когда все произошло, я безоговорочно принял и наш перенос в прошлое, и всякие прочие связанные с фамильной реликвией Гурских чудеса, но это… это уже выходило за любые рамки! Рана, которой было от силы часа полтора-два, выглядела так, словно прошло как минимум пара дней!

Шумно выдохнув, я осведомился:

– Николай Павлович, и когда сие непотребство началось?

– Что началось? – искренне не понял Гурский.

– Свербление твое, что ж еще?

Поручик несколько секунд размышлял:

– Знаешь, ты не поверишь…

– Да уж поверю, так что давай коротко, нас бойцы ждут. Без эмоций и излишних подробностей.

– Ну, если коротко, то минут через десять-пятнадцать после того, как ты мне маменькину брошку вернул. Сначала появилось эдакое легкое, едва заметное тепло, разливающееся от левого кармана, а потом в раненом боку так засвербило, что хоть на стену лезь. Вот я тебя и попросил проверить.

– Ну, тогда я тебя поздравляю. Раны твоей по большому счету больше не существует. Ты о бритве Оккама слыхал?

– Разумеется. «Не следует множить сущее без необходимости», но при чем тут это?

– Да при том, что, согласно этому постулату, излечился ты исключительно благодаря своей брошке, понимаешь?

– Похоже, понимаю. – Гурский зябко пожал плечами. – И что?

– Понятия не имею. Но одно знаю точно: эта твоя штуковина определенно заточена на то, чтобы защищать твою жизнь. А вот зачем? Тут я не советчик, сам думай, что ты там в своем прошлом… гм, ну, то есть настоящем, такого насовершал, что тебя столь крутым оберегом одарили.

Несколько секунд поручик молчал, собираясь с мыслями, затем неуверенно изрек:

– Виталий, а если наоборот, если не совершил, а должен совершить? Как тебе такой вариант?

– Вполне, – буркнул я, вновь бинтуя поручика: рана все-таки свежая, несмотря на необъяснимое заживление, еще может открыться, так что пусть пока с бинтом походит. Да и ненужных вопросов не будет: тот же старшина видел, что Гурского ранили и я ему помощь оказывал.

– Пожалуй, так даже и правдоподобнее. Ладно, пошли, бойцы ждут…

Идя следом за поручиком, я продолжал размышлять: вот интересно, в критический для жизни момент Гурского забросило в мое время одного, а сюда нас перенесло уже обоих. Раньше я считал, что это связано с тем, что в момент выстрела пуля отбросила его на меня, но теперь начал испытывать некоторые сомнения. Если всерьез воспринимать то, что озвучил поручику, получается, брошь – ну, или чем там она на самом деле является – воздействует не только на поручика. А значит, вполне вероятно выполняет некую заложенную программу, преследуя какую-то вполне определенную цель? Или даже больше: ею целенаправленно управляют? Кстати, есть и другой вариант: «процесс» все же замкнут на поручика, а я, Якунов, Феклистов и остальные бойцы – не более чем расходный материал? Вернее, вспомогательный? Ну, то есть я, например, был нужен, чтобы подготовить Гурского к переносу – ведь не просиди он целый день в Интернете, не поспорь со мной относительно истории, вряд ли смог бы с ходу воспринять реалии новой мировой войны, да еще и находясь на стороне бывшего противника. Брр, голова кругом…

Впрочем, поручику при любом раскладе не позавидуешь: я только сейчас окончательно осознал, насколько ему тяжело. Это для моих сверстников и молодежи перенос во времени хоть и фантастика, но в определенной мере привычная по многочисленным книгам и фильмам. Как там это называется? Формирование массового сознания, что ли?

Гурскому же, воспитанному в православных догмах и на классической литературе, пришлось туго. Ну не писали Толстой, Чехов и Достоевский фантастику, в то время с этим литературным направлением и вовсе был неслабый напряг: Герберт Уэллс, Жюль Верн… вот и все практически. И никаких «попаданцев» и альтернативной истории… Так что поручик еще неплохо держится. Вовсе не уверен, что я на его месте уже не реализовал бы в жизнь известный детский стишок, касающийся отправившейся в путь шиферной крыши.

Подходящую позицию нашли только перед самым рассветом, отмотав вдоль грунтовки несколько километров. Наконец наш придирчивый командир решил, что место будущего боя его удовлетворяет, и отдал приказ оборудовать огневые точки. Не будучи большим спецом в области засадной тактики, я вынужден был признать, что место и на самом деле неплохое, по крайней мере, определенно лучшее из всего, что нам встречалось по пути. И без того узкая дорога здесь оказывалась зажата между двумя пологими холмами, поросшими поверху не особо густым кустарником. Кроме того, один из холмов вплотную прилегал к лесу, что давало нам шанс в случае неудачи быстро и относительно безопасно отступить в заросли.

Но самое главное: всего в сотне метров перед нашей будущей позицией грунтовка немного понижалась, после чего делала довольно крутой поворот, огибая особенно топкое место, заросшее камышом. Именно это и стало главной изюминкой плана поручика: во-первых, поворот и подъем делали невозможным заранее разглядеть, что находится впереди, за изгибом дороги. А во-вторых, если колонна наберет высокую скорость, здесь они в любом случае притормозят. Хотя какая там «высокая скорость» у автобронетехники начала сороковых, едущей по русской проселочной дороге, даже не смешно…