Товарищи офицеры. Смерть Гудериану!

Оглавление

Вот примерно в таком ключе я и высказался, присев рядом с отдыхающим поручиком. Николай Павлович задумчиво кивнул:

– Ты абсолютно прав, люди устали, если гнать их таким темпом и дальше, отряд окажется полностью небоеспособным. Нужно устроить привал и накормить бойцов, полагаю, около часа у нас есть. Затем уходим в этом направлении. – Гурский раскрыл планшетку со слегка подмокшей с одного бока картой. – Если не удастся сбить погоню со следа, нам придется… – Он сделал небольшую паузу, словно решая, стоит ли продолжать. И сообщил твердым голосом: – Придется принять бой. Иначе до завтрашнего утра нас просто загонят.

С трудом удержавшись от улыбки – уж больно поручик в этот момент напоминал актера Владимира Машкова в роли каперанга Мазура из популярного кинофильма, – даже слова почти совпали! Тот, правда, если мне склероз не изменяет, говорил «мы принимаем бой», – я ответил:

– Тоже так считаю. И все же нужно постараться уйти без стрельбы. Но ты, как двинемся, все же присматривай место для засады. На крайний случай можно будет оставить заслон с одним из пулеметов. Бойцов, конечно, жаль, но и выбора у нас нет – теперь мы просто обязаны любой ценой выйти к фронту.

– Полагаешь, я этого не понимаю? – поморщился Гурский. – Более чем понимаю, увы…

После обеда настроение личного состава заметно поднялось, поскольку на этот раз поручик распорядился выгрести наши скудные запасы провизии почти подчистую, оставив в качестве НЗ лишь три банки тушенки. Так что каждый умял по целой консерве с несколькими сухарями или галетами, запив парой глотков шнапса. Немцев тоже накормили, пожертвовав банкой консервированной каши с мясом и двумя сухарями. Красноармейцы на подобный перевод продуктов глядели хмуро, но старшина Феклистов быстренько сунул парочке особо недовольных кулак под нос, напомнив, что командир на то и командир, чтобы лучше знать, как оно в жизни правильно, а как – наоборот. Позволив людям передохнуть еще минут пятнадцать, поскольку особой скорости от насытившихся бойцов ожидать было глупо, поручик скомандовал подъем.

Шли в темпе, но не надрываясь, экономя силы для долгого марш-броска. Через пару часов поручик слегка повеселел, да и места пошли более проходимые, не приходилось постоянно обходить подтопленные низинные места или перебираться, теряя время, через нагромождения бурелома. Но самое главное – впереди снова стала слышаться далекая, едва можно различить, канонада. Как бы там ни было, к фронту мы определенно приближались.

Останавливались только дважды: сначала – чтобы умыться и наполнить фляги из полноводного ручья, затем – обнаружив упавший советский самолет. Наверное, в нашей ситуации следовало, не теряя времени, просто пройти мимо, но я разглядел в кабине искореженного падением на лес лобастого «ишачка» погибшего пилота. Не спрашивая разрешения, махнул поручику рукой, «идите, мол, догоню», и порысил к истребителю. Никогда не увлекался военной археологией, но тем не менее слишком хорошо помнил, насколько тяжело опознавать павших бойцов, до сих пор числящихся пропавшими без вести. Потому и решил забрать у летчика документы – пусть хоть семья узнает, что он погиб героем. Кроме того, возможно, ошибаюсь, но семье командира, факт гибели которого подтвержден документально, вроде бы платили пенсию, а вот тем, чей кормилец пропал без вести, только небольшое пособие. Хотя, могу и ошибиться, в документах тех времен я не силен, увы. Уже забираясь на крыло, заметил боковым зрением подходящих красноармейцев – Гурский отчего-то остановил отряд.

Судя по внешнему виду пилота, истребитель сбили дня три-четыре назад. Стараясь не глядеть на обезображенное лицо летчика и пореже дышать, с трудом расстегнул летную куртку и нащупал в кармане потемневшей гимнастерки картонку удостоверения личности. Поколебавшись, забрал еще пистолет и планшетку, где тоже могли остаться какие-то личные вещи или бумаги. Спрыгнув с изодранной пулями и ударом плоскости, наткнулся на взгляд поручика. Отчего-то смутившись, развел руками:

– Виноват, тарщ старший лейтенант. Просто подумал, может, у него мать или жена имеется, дети там. Пусть знают, что погиб как герой, – и протянул тому документы, пистолет и планшет.

И тут поручик меня удивил, вот, честное слово, удивил:

– Отряд, смирно! Бойцы, сегодня утром мы не смогли предать земле наших павших товарищей. Вы знаете, что на счету была каждая минута, что нам нужно было уходить от преследователей, которые и сейчас идут за нами. Не сможем мы похоронить и этого героя. – Поручик раскрыл командирскую книжку. – Младшего лейтенанта Еременко Тимофея Ильича. Но мы обязаны помнить о нем. Салют в честь героя!

Вылущив из рукоятки «ТТ» обойму и передернув затвор, убеждаясь, что в стволе нет патрона, Гурский поднял пистолет над головой и трижды вхолостую щелкнул бойком.

– Отряд, продолжить движение, держать темп. Вперед, бойцы!

Во дает товарищ поручик – я б так точно не смог! Аж мурашки по коже. И не только у меня: успел заметить, как некоторые красноармейцы торопливо смахивают выступившие на глазах слезы. Нет, все-таки кадровый офицер-фронтовик, к какой бы армии он ни принадлежал и на какой войне ни сражался, это профессионал экстра-класса! Знающий не только, как правильно воевать, но и какие слова произнести в тот или иной момент. Вот только два коротких внимательных взгляда, поочередно брошенных на него Яковом и Феклистовым, меня немного смутили. Хотя, конечно, их тоже можно понять: ведь мы с Гурским для них – бойцы отряда особого назначения, эдакие «специалисты узкого профиля», заточенные под конкретную боевую задачу, – и вдруг такое красноречие с прочими эмоциями. С другой стороны, мы что, не люди, что ли? Зато бойцы определенно вдохновились: вон какими глазами на поручика сверкают! Похоже, зауважали куда больше, нежели до того…