|
Оценить:
|
Дорога к Храму. Дилогия
- Предыдущая
- 148/318
- Следующая
148
Дверь бесшумно затворилась, ограничив душное пространство дуэли. Между прошлым и настоящим. Между искренностью и двусмысленностью. Между яростью и безразличием.
Онзар одной рукой снял светильник с полки и поставил на пол. Теперь рваный луч багрового света озарял только темный силуэт – и ничего более. Впрочем, мне и того не надо было, так что свет он убирал, скорее, чтобы не видеть меня.
Он замер напротив, скрестив руки на груди и начал тихим, проникновенным голосом:
– Ты изменилась.
– Ты тоже. – Ну вот. Теперь у меня в голосе и льда не осталось. Только тупое безразличие. Он вдруг сел на кровать и спрятал лицо в ладонях.
И я поняла, что дуэли не будет. Будет исповедь. Тихим, злым, горьким голосом.
– Ну что, видишь, каким я стал? Молчишь? Конечно, что тебе сказать? У тебя-то все прекрасно! Ты красива, молода, добра. Любишь Жизнь, несешься, сломя голову, через все Древо спасать мир. Тебя все любят и восторгаются. Не хочешь перебить и возразить. Тебе все равно? Конечно, какое тебе дело до жалкого сломавшегося идиота? Тем более если он и сам знает, что говорит неправду? Молчишь? Что ж, молчи.
Думаешь, я получаю от этого удовольствие? Нет. Просто не могу по другому. Знаешь, однажды встал утром – и понял, что больше не могу быть хорошим. Завод кончился. И бросил это дело. Плюнул на все: на любовь, на мир, на Жизнь. Забыл все, чему ты меня учила. А потом, когда спохватился – поздно. Тошно. От всего: от всех вокруг, от этих девок, от работы, от магии, от самого себя тошно.
– Еще не поздно все исправить, – заметила я. – Мир принимает всех.
– Конечно! Кто бы сомневался, – резко и зло хохотнул он. – Как я мог только подумать, что объяснить все нужно именно тебе… Что ты поймешь, а не станешь читать дурацкие морали: «Стань хорошим – и все исправится!» Да ничего не исправится, как ты не понимаешь? И этот твой мир – всего лишь клетка, клетка со стальными прутьями, которую некоторые стараются увить цветами и заставить себя полюбить – дескать, нет ничего прекраснее! А на самом деле просто боятся признаться самим себе, что здесь их все связывает по рукам и ногам дурацкими правилами, законами морали и совести, не дает дышать. – Некромант раскраснелся, глаза загорелись диким синим огнем, пальцы судорожно сжимались до белеющих костяшек. – Трусы! Неужели ты так этого и не поняла?!
– Извини! – твердо сказала я, поднимаясь и выходя из комнаты.
Он не стал меня удерживать. Потому что нам и вправду нечего было сказать друг другу.
Ведьмы, бледные, едва сдерживающие возмущение, ждали меня с той стороны.
– Иньярра, не слушай его! Дурак – и все!
– Подслушивали? – усмехнувшись, сказала я, скорее утверждая, чем спрашивая.
– А вдруг бы он тебя… обидел?
– Меня обидишь, пожалуй.
Портал открылся минуты через две – видимо, столько времени потребовалось Онзару, чтобы прийти в себя.
Ярко-голубое небо до слез ласкало уставший от пыльной серости взгляд. Я обессиленно опустилась на траву, закрыв лицо руками.
– Иньярра. – Тая опустилась рядом со мной и встряхнула за плечи. – Ну ты чего? Перестань! Ну хочешь, мы пойдем и заставим его извиниться?
– За что? – горько усмехнулась я. – За то, что разочаровался в жизни и признался в этом мне? Глупо, Тай… Ты скажи лучше что-нибудь…
Таирна внимательно всмотрелась в мои уставшие глаза и чуть опустила веки, сосредотачиваясь. А потом медленно выдохнула словно расправляющая крылья птица:
Как смел говорить ты, что мир – это клетка,
Как смеешь кричать, что уверен в ответах,
Ты видел сирени намокшие ветки,
Когда освещает их молния светом?
У них ты спросил о жестокости мира,
В созвездия глядя лиловых соцветий?
Ведь проще намного сарказм и сатира,
А ты бы попробовал радость заметить!
А мир, ты поверь уж, был создан не сразу,
Так много ли чести, коль ищешь изъяны,
Создать – не разрушить – известная фраза,
А сможешь творить убежденно и рьяно?
А жизнь ведь сокровище – грани алмаза,
Где тысячи тысяч мерцает оттенков,
Так просто попробуй раскрыть оба глаза
И выбраться к солнцу из тесных простенков!
Ступень девятая
БЕСХРАМНАЯ
ГЛАВА 1
Колкие стеклянные снежинки плясали в резких порывах ветра, так и норовя забраться под отороченный мехом воротник, модные сапоги на возмутительно высоких каблуках отчаянно скользили на не присыпанной песком дорожке. Злывой бушевал вовсю, с ревом заметая телеги и загоняя обратно в будки глупых выскочивших собак. Зиму Дебову не любила – холодно, вьюжно и ненастно – за что ее любить-то?
Трактир, как всегда, встретил знакомым полумраком. Дебову отстучала каблучками положенные двенадцать ступенек, спускаясь в пряную полутьму, и радостно встряхнула волосами, оказавшись внутри. Сверкающая морось слетевших с прядей снежинок разлетелась по залу. Дебову никогда не носила шапок или капюшонов – даже в самые сильные морозы.
Не по статусу. Ее профессия – неизменно быть молодой, красивой, модной, роковой львицей, непринужденно присевшей в центре зала и всегда готовой скрасить чье-нибудь одиночество. И она дорого брала за свои услуги. Впрочем, считавшие ее достойной таких денег всегда находились, так что и в этот вечер Дебову рассчитывала на приятную или высокооплачиваемую компанию.
- Предыдущая
- 148/318
- Следующая
