Ведьма в Царьграде

Оглавление

104

Ольгу озадачил загоревшийся взгляд Константина. Ну, хоть этот не станет ей говорить, что она его солнышко и луна. Но поглядел-то… будто она его гривной одарила. То есть тем, что дороже любой гривны, – жизнью и здравием. И вон он как разрумянился, сопит, дышит бурно.

– Что скажешь, государь? Чувствуешь силу?

– Чувствую, – ответил базилевс, но как-то смущенно, по-прежнему пряча глаза, а потом поглядел так… ну, словно она жар-птица чудесная, – восхищенно и озадаченно, нежно и восторженно.

И вдруг шагнул к ней, тоже за руки схватил, сжал их.

– Вы удивительная женщина, госпожа Эльга. Только вы появились – я сразу понял – второй такой нет и быть не может. Это именно вас я ждал все эти годы, мечтал о вас…

«Сейчас и этот запоет, что я его солнышко и луна, – подумала княгиня, осторожно высвобождаясь и пятясь от императора. – Да что же это делается, помоги боги! Как правило, испив живой водицы, люди себя иначе ведут. Их скорее смех разбирает, веселье… А тут будто приворотным зельем я его опоила».

– Пойду я, государь, – мягко произнесла Ольга, отступая к двери. – И так наша… – она с трудом подбирала слово, пока не нашла подходящее, – наша аудиенция затянулась дольше принятого. Однако упредить хочу: не стоит вам никому говорить, что испили живой воды. Вы-то, конечно, владыка великий, но, думаю, церковники не благословят вас, если узнают, что к чародейству прибегли. Вон Роман Лакапин о том не смолчал, и многие его осудили, епитимью на него суровую наложили, патриарх в исповеди ему отказывал.

– Как же ты разумна, Эльга! – восхитился Константин. – Умна, прекрасна, да еще владычица огромного края! Я перед приемом велел, чтобы мне показали на карте твои владения. Они велики и обширны! И ты правишь ими, как Божья избранница. Это удивительно! И достойно восхищения. Как и твоя краса несравненная. Лики бы с тебя писать!

– Я все же пойду, государь, – лепетала Ольга, когда он вновь стал хватать ее за руки.

А он снял один из своих перстней, сверкнувший алым огнем, и надел ей на палец. Сказал, что это дар, что пусть она смотрит на этот рубин и думает о нем, думает о том великом счастье, какое он познал, встретив ее.

«Долго же ты откладывал эту встречу», – отметила про себя Ольга и, отступая, напомнила, что через три дня назначена ее встреча с логофетом дрома, дабы обсудить некие вопросы по пунктам прежнего договора. Но Константин вдруг объявил, что нет смысла ждать целых три дня. «Бесконечно долгих три дня!» – вскричал он будто в отчаянии. Нет, по его повелению ее завтра же будут ждать в ведомстве логофета, а когда они переговорят и все обсудят с его чиновниками, Константин вновь желает видеть архонтессу Эльгу, он поведет ее к фонтану, который называется Чашей Трикхона и наполняется медом и вином. Это одно из чудес Палатия, каковых здесь немало, поэтому после того, как они посмотрят фонтан, Константин лично готов проводить ее на конную игру в циканистре, а после они прогуляются среди клумб восхитительных роз и утонченных лилий. О, в Палатии имеется столько дивного, на что стоило бы поглядеть столь прекрасным очам.

Ольга все же оставила возбужденного императора и с облегчением перевела дух. Надо же… Ишь как его проняло!

А Константин почти взбежал в верхние покои по высоким ступеням, остановился наверху, борясь с одышкой. Что-то дыхание даже после чародейской воды сбивается. Зато он давно не ощущал такого воодушевления, такой радости. И он счастливо улыбнулся, когда подумал, что завтра она придет и они вновь встретятся. Он будет смотреть на нее, вслушиваться в звуки ее мягкого грудного голоса, неспешного и музыкального, как звуки арфы, доносившиеся из внутренних покоев. Ах, скорее бы миновала ночь!

Константину понадобилось немалое усилие, чтобы принять привычный величественный вид, когда он шел по переходам дворца, не замечая склоняющихся евнухов, не глядя на благословляющих его священников и замерших, как изваяния, стражей.

Глава 14

Императрица Елена готовилась к выходу на обеденную трапезу. Придворные зосты водрузили на ее голову парик из белокурых волос, присыпанный золотой пудрой и оплетенный нитями с искрившимися изумрудами. Увы, некогда гладкие белокурые волосы базилиссы с возрастом поредели, приходилось прибегать к таким вот хитростям, чтобы оставаться привлекательной, ибо и с годами императрица ромеев должна являть собой гордость и красу державы.

– И румян добавьте, – приказала Елена, вглядываясь в свое увядшее лицо, отражавшееся в большом посеребренном зеркале.

А сама думала о другом: вспоминала, как этой ночью вдруг проснулась от бившего в лицо света и увидела своего супруга со свечой в руке. Он стоял у изголовья и будто с интересом рассматривал ее.

Тогда она только спросонья повторила его имя и немного подвинулась, удивленно думая, что Константину пришла охота возлечь с ней. О, как давно он не посещал ее в опочивальне! Уже годы, кажется. Но супруг только вздохнул глубоко, даже как-то разочарованно и, не сказав ни слова, удалился. Она же долго ворочалась, не зная, что обо всем этом думать. Но с утра велела обрядить себя с особой тщательностью. Во-первых, положение обязывало, а во-вторых, захотелось вдруг, чтобы муж взглянул на нее более ласково, чем прошлой ночью.

Елена всегда была верной женой Константину. Еще когда ее отец Роман Лакапин насильно поставил их с Константином перед алтарем, она решила, что жених ее столь хорош и благороден, что ей надо молить Всевышнего за счастье быть его супругой, и пообещала сделать все, чтобы порфирородный царевич полюбил ее. Ей тогда было шестнадцать лет – Константину едва исполнилось четырнадцать. Они были детьми, замкнутыми в глубине дворцовых покоев, детьми, которыми никто не интересовался, но именно в этой отстраненности от всех они и сблизились, поначалу робко, а потом познав привязанность и даже страсть. Поэтому Елена и не подумала взять сторону отца, когда появилась возможность воцариться ее мужу. И стала императрицей, могущественной и влиятельной, божественнейшей, наивысочайшей, великолепной!..