|
Оценить:
|
Курортная зона
9
— Иногда гранаты взрываются в руках тех, кто собирается их бросить, — отчеканила Лариса.
Старик засмеялся лающим смехом. Он вообще смеялся редко. И выглядело это отвратительно.
— Выкормил я змею, — отсмеявшись, покачал головой Старик. — Думал, ты будешь мне утешением в старости, деточка. А ты хочешь со мной воевать.
— Не собираюсь!
— Вот это правильно. Ты мне очень дорога, деточка.
— Конечно. Вы вложили в меня столько средств…
— Лариса. Лариса! Поосторожнее в выражениях! Я стар, у меня больное сердце, которое может не выдержать твоей неблагодарности.
— У вас?! Больное?! Сердце?! Неужели оно у вас имеется?! Или под сердцем вы подразумеваете свой новый кардиостимулятор?
Если Старик и был зол на Ларису, то он ничем этого не выказал. Сказал только:
— Хватит. Закончим этот бестолковый разговор. Ты будешь выполнять заказы, деточка. Какими бы они ни были . Это мое последнее слово.
— Нет. И это мое последнее слово.
Старик внимательно поглядел на Ларису. Она ответила ему таким же цельнометаллическим взглядом.
— Будущее покажет, деточка, — неопределенно сказал Старик. — Будущее покажет…
— Будущее — не кинопроектор, оно не умеет показывать, — холодно сострила Лариса. Она любила оставлять за собой последнее слово.
Глава третья
ПУДРА ДЛЯ УБИЙЦЫ
Мы спим в одной постели
По разные стороны стены.
Б. Гребенщиков
— Привет, Черная Мамба!
— Нарик, сколько можно, а?! Еще раз услышу, как ты зовешь меня Черной Мамбой, — отстрелю тебе…
— Все, что без толку болтается. Я в курсе, Черная Мамба. Что будешь пить?
— Твою кровь, пропойца несчастный.
— Да ну!.. Отравиться наконец решила, а, Мамба? Рекомендую инновационное средство на основе аконита… Почти безболезненно…
— Спасибо, в другой раз. Я отправлюсь к праотцам — а ты будешь устраивать пип-шоу на моей могиле? Не пойдет. Я столько лет мечтаю проводить тебя в колумбарий! Хороший повод, чтоб обновить свое траурное платье.
— Только не это. Я завешаю, чтоб за урной с моим прахом ты шла в траурных джинсах и траурной майке с физиономией Скруджа Мак-Дака. Физиономия тоже должна быть траурной.
— Хорошо, я учту. — Лариса невесело усмехнулась, и это не ускользнуло от внимательного, совсем несхожего с веселыми словами взгляда мужчины, который открыл Ларисе дверь.
— Все так плохо? — спокойно поинтересовался мужчина, сбавляя обороты показной веселости.
Лариса молча кивнула.
— Понятно. Давно я тебя такой не видел, еще с прошлого года.
Лариса, сбросив в прихожей свой замшевый плащ, прошла в гостиную, мимоходом поинтересовавшись:
— А что именно из событий прошлого года ты имеешь в виду?
— Убийство Осинского. Это было чересчур — накачать бедного магната солями бария. Некрасивая смерть.
— Согласна, некрасивая. Но заказчики пожелали, чтобы Осинский умирал медленно, слушая кассету с записями обвинений во всех своих преступлениях против мировой экономики.
— Самое забавное, что он вряд ли что-либо слышал. Я тут просчитал, что превышение разовой токсической дозы на четырнадцать и восемь десятых миллиграмма резко ослабляет деятельность слуховых и зрительных рецепторов. Хотя сознание сохраняется. Да еще мерцание предсердий все осложняет. Я тебя понимаю, Мамба.
— А при чем здесь я? Не я его заказала.
— Но ты его убила.
— Это моя работа. А если ты скажешь об этом Осинском еще хоть слово, я тебе такое мерцание предсердий устрою…
— Извини, понял. Просто хотел тебя развлечь. Ничего более. Может быть, чаю приготовить?
— Пожалуй. Только чашки я самолично перед этим помою. С тебя станется в них какой-нибудь гексахлоран разводить.
— Лариса, обижаешь! Я же не зверь.
— Знаю. Именно поэтому и помою.
— Кстати, ты ко мне прямо с работы ?
— Нет, заехала домой — так, проверить, все ли на месте и не порыскали ли бдительные бабки-соседки под моим придверным ковриком.
— А что под ковриком?
— Помнишь, ты как-то просил меня вывезти и похоронить отходы цианида ртути после своей очередной гениальной реакции? Я и сделала, как ты просил.
— Лариска, ты сумасшедшая!
— Зато смертность любопытных и склочных старух нашего подъезда возросла почти на четырнадцать процентов. И я знаю, что многие благодарят судьбу за такую милость!
— Слава богу, никто не знает, что судьба — это ты.
— Какая из меня судьба… Между прочим, назальные фильтры, которые ты мне подсунул, вызывают постоянное желание чихать. Это, знаешь ли, неприлично, если я расчихаюсь прямо в лицо умирающему клиенту. Очень неуважительно.
— Подумаем над этим. Все остальное нареканий не имеет?
—Нет.
— Чем работала ? “Роковое удушье”?
— Оно самое.
— Мое лучшее создание, за которое я буду бесконечно париться в аду. Ладно. Пойду на кухню, а ты располагайся и саморазвлекайся. Я, кстати, прикупил в свою коллекцию новых фильмов. Можешь посмотреть.
— Ты знаешь, я не поклонница такого времяпровождения.
— Как угодно, Черная Мамба.
— Нарик!..
— Все, я устранился.
Нарик, прихрамывая, отправился мастерски готовить свой потрясающий чай с жасмином, мятой, бергамотом, лимонником и такими травами, о существовании коих и не подозревали ученые-ботаники. Лариса проводила друга взглядом и со вздохом, выдающим ее затянувшуюся усталость, опустилась на старую софу, именуемую Нариком “мощи моей бабушки”.
Нарик действительно был другом Ларисы. Потому они никогда между собой не стеснялись ни в чувствах, ни в выражениях. Не стеснялись ощушать себя студентами, удравшими с очередной жизненно важной лекции. Они устали от лекций. И от жизни.
