Молодая элита (ЛП)

Оглавление

Терен шагает ближе. Вопросительно смотрит на королеву.

Она отвечает ему спокойным взглядом.

Терен вытаскивает из-за пояса нож. Это необычное оружие — нож такой тонкий и узкий, что его мог бы использовать при операциях врач. Держа его в одной руке, другой Терен достает из-под плаща тяжелый деревянный молоток.

Терен научился этому в детстве, когда его отец лежал на смертном одре, а сам он стоял рядом, рыдая. Тогда доктор избавил его умирающего отца от страданий. Быстро и безболезненно. И что важнее всего: без крови и ран. Когда Инквизиторы хоронили его отца, казалось, что тот просто умер во сне — его тело было нетронутым и невредимым.

Терен подносит похожий на длинную иглу нож к внутреннему углу правого глаза короля. Сначала примеривается молотком к задней части рукоятки, а затем отводит его назад. Джульетта молча наблюдает за ним.

Джульетта — законная правительница Кенетры. Так решили боги, прокляв принца Энцо и пометив его как мальфетто. Боги дали Кенетре этого слабого короля, герцога Эстенции, вельможу, в котором нет ни капли королевской крови. Но Джульетта чиста. Она должна править Кенетрой. С помощью Аделины Терен уничтожит Молодую Элиту. А с поддержкой Джульетты они очистят от мальфетто всю страну. Эта мысль вызывает у Терена улыбку. Сегодня Джульетта призовет охрану и скажет, что король внезапно перестал дышать. Объявят, что король умер естественной смертью, от чрезмерного употребления вина или остановки сердца. И сегодня же вечером Терен начнет очищать город от мальфетто.

Он собирается с силами. Затем опускает молоток на рукоятку ножа. Лезвие входит в голову. Тело содрогается и бьется в конвульсиях, но постепенно затихает.

Король мертв. Да здравствует королева.

Любить — значит, бояться. Страшно бояться того, что что-то случится с тем, кого ты любишь. Представь себе возможные несчастья. Твое сердце сжимается от боли? Если да, то это, друг мой, любовь. Она порабощает нас всех, потому как невозможно любить и не бояться.

— «Из частных хроник любовных похождений трех королей», баронесса Саммарко.

Аделина Амутеру

Я почти не бывала на улицах Эстенции, но полагала, что в столь поздний час они пустуют. Однако сегодня мне не везет. Весь город запружен стражами. Невозможно завернуть за угол и не увидеть патрулирующих улицы Инквизиторов. Я иду медленней, не желая привлекать их внимание. Что-то случилось. Но что?

Зажав свою серебристую маску под мышкой, я ухожу в тень и накрываю себя покровом невидимости. Я истощена, и это дается мне с трудом и не сразу. Я часто останавливаюсь в темных аллеях, чтобы собраться с силами. Создание иллюзии невидимости забирает много энергии, как и набрасывание на себя личины другого человека. Окружающая обстановка меняется с каждым моим шагом, и мне приходится менять свою иллюзию вместе с ней. Если я делаю это недостаточно быстро или аккуратно, то в воздухе можно заметить рябь. Невидимость требует постоянной концентрации, до такой степени, что я начинаю забывать, как на самом деле выгляжу. Хорошо хоть, что сейчас ночь. Днем было бы намного сложнее.

Я снова прячусь, когда мимо торопливо проходят Инквизиторы. Откуда-то издалека доносятся крики. Я прислушиваюсь. Сначала никак не разберу, что кричат, а потом всё-таки улавливаю слова:

— Король умер!

Я застываю. Король… умер?

Мгновением позже эти же слова подхватывает другой голос. Затем еще один. И среди этих выкриков слышна вдруг другая фраза: «Да здравствует королева!».

Король умер. Да здравствует королева.

Я прислоняюсь к стене, чтобы не упасть. Неужели Элита решила действовать сегодня? Нет, это вряд ли. Они не планировали такого. Король умер, прежде чем они добрались до него.

Что произошло?

«Терен», — шепчут голоса в моей голове. Но почему? Зачем ему смерть короля?

Я не рискую плыть на гондоле, поэтому лишь через час вижу возвышающуюся в отдалении Башню Инквизиторов. Перед ней стоит дворец, и, если я не ошибаюсь, толпы Инквизиторов стекаются именно к нему.

К тому времени как я достигаю квартала с башней, у меня на лбу выступает холодный пот. Я останавливаюсь в тенях у ближайшего магазина, сбрасываю с себя покров невидимости и глубоко вздыхаю. Я никогда еще так долго не держала иллюзию, и теперь меня покачивает и сильно кружится голова. Когда мне было девять лет, я зашла в кабинет отца и порвала письмо, предназначенное местному доктору, в котором отец просил посоветовать лекарства для моего усмирения. Конечно же, отец об этом узнал. Он велел Виолетте запереть меня на три дня в моей спальне, оставив без еды и воды. Найдя меня на второй день без сознания, сестра умоляла отца отменить наказание. Он сжалился над ней. А затем, улыбаясь, спросил меня, наслаждалась ли я голодом и жаждой. Пробудили ли они во мне что-нибудь?

Головокружение, испытываемое мной тогда, когда я, прижимаясь к запертой двери, до хрипоты просила сестру меня освободить, похоже на то, что я испытываю сейчас. Однако это воспоминание придает мне сил. Я собираюсь еще несколько минут, потом выпрямляюсь и устремляю взгляд на Башню.

Короткая дорожка ведет от главной площади к деревянным дверям башни, и во всю ее длину выстроились Инквизиторы. Вход освещает висящий над дверями большой круглый светильник. Я снова начинаю сплетать невидимый покров, но затем прерываюсь. Зачем мне еще больше себя истощать? Даже если я подойду к дверям невидимой, то чтобы войти мне придется их открыть, чего я сделать незаметно никак не могу. Поэтому я просто иду к стражам, по пути вспоминая о том, как обезумел от проходящих скачек город, когда я приходила сюда в последний раз.