|
Оценить:
|
Тигр Тома Трейси
5
И Лора весело выпорхнула из комнаты, а Том Трейси и его тигр остались наедине с миссис Люти и коробкой шоколадных конфет.
Каждый раз как Виола предлагала Тому конфету, Том ее принимал. Это повторилось шесть раз, после чего (произошло это совершенно безотчетно) Том вдруг встал — и принял все разом.
К своему изумлению, он обнаружил, что этого ждали. Он, как когда-то до пего Глеар, тоже заключил невинную особу в объятья и тоже запечатлел на ее лице нечто напоминающее поцелуй — только его дыхание, как сразу заметила миссис Люти, пахло острыми зубами. Томас Трейси отскочил в сторону как раз вовремя, чтобы дать дорогу тигру, и снова отскочил, когда разъяренный тигр мчался назад. После этого он решил подвергнуть теорию поцелуя еще одной экспериментальной проверке.
За этим занятием и застала его Лора Люти, когда вошла в комнату.
Том попытался выдать то, что он делал, за что-то другое, хотя совершенно не представлял себе, чем это другое могло бы быть.
Рядом с Лорой он увидел тигрицу Лоры, она глядела на него с изумлением и ненавистью. Он посмотрел, где его тигр, но того и след простыл.
Том Трейси взял шляпу и вышел на улицу.
Он увидел, как из-за церкви показался мистер Люти с мороженым, и заспешил прочь.
И только на Бродвее, в толпе гуляющих, тигр разыскал Тома и пошел с ним рядом.
— Больше никогда так не делай, — сказал Том.
Весь час ленча на следующий день Том Трейси простоял перед входом к “Отто Зейфангу” в надежде увидеть Лору Люти, но Лора Люти так и не появилась.
Не появилась она также и ни в один из последующих дней недели.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Ну как, что-нибудь получается? — спросил Ниммо у Тома Трейси в пятницу в полдень.
— С песней? — спросил Том.
— Нет, — ответил Ниммо. — Кого интересует какая-то песня? Я спрашиваю, получается ли что-нибудь с черноволосой красавицей в ярком желтом платье?
— Айидж, — грустно сказал Том Трейси.
— Как это понимать? — спросил Ниммо.
— В прошлое воскресенье я был у них дома в Фар-Рокауэе и познакомился с ее матерью. Ее мать принесла коробку шоколадных конфет, и шесть из них я съел. Я не люблю шоколадные конфеты, но она все совала мне коробку, и я все ел и ел их одну за другой. Боюсь, что все складывается не очень удачно.
— Почему?
— Потому что… я съел все эти конфеты, отец пошел за мороженым, дочь пошла за своим дипломом стенографистки, и тогда я обнял и поцеловал мать.
— Не может быть!
— Может.
Дегустатор начал громко икать.
— Что с вами? — спросил Том.
— Не знаю, — ответил Ниммо.
— Может, вам лучше пойти домой и лечь?
— Нет, все в порядке. Расскажите мне точно, что случилось, — мне надо знать.
— Я уже все сказал. Наверно, это конфеты ударили мне в голову.
— Что вы думаете делать?
— Добиваться, чтобы все как-то уладилось.
— Как добиваться?
— Как-нибудь в другой раз я буду стоять здесь, перед входом к “Отто Зейфангу”, во время ленча, и по Уоррен-стрит будет идти девушка, похожая на Лору Люти, и на этот раз, когда я пойду к ней в гости и познакомлюсь с ее матерью, я больше не стану есть шоколадные конфеты — вот и все.
— Таких девушек больше нет, — сказал Ниммо. — Пожалуй, я пойду подегустирую.
— У вас еще двадцать минут до конца перерыва.
— Нет, я пойду. Что толку торчать здесь? Что толку ждать?
Ниммо уже входил в здание, когда услышал стон Тома Трейси. Он обернулся и увидел проходящую мимо черноволосую красавицу, только теперь с ней шел незнакомый молодой человек, явно не из Калифорнии и, судя по всему, бухгалтер.
Возмущенный Ниммо отвернулся, а Том Трейси смотрел — и не верил своим глазам.
Он попробовал улыбнуться — и не мог.
Лора Люти прошла, даже не удостоив его взглядом.
А Ниммо все икал и икал, и его раньше времени отпустили домой. На следующий день он не вышел на работу, а в понедельник утром в отделе дегустации появился наконец Шайвли в воскресном костюме из синей саржи, потому что Ниммо умер.
Некоторые говорят, что он умер от икоты, но это люди, подобные тем, кто говорит, что Камилл умер от катара…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
О сердца, что разбились в давние дни, о сердца, разбивающиеся теперь, о сердца, которые будут разбиты, Ниммо нет, Лора Люти потеряна, Шайвли стал дегустатором, Пиберди и Рингерт обращаются с ним как с собакой, сомневаются в его дегустаторских способностях, многозначительно переглядываются…
Три строки песни Тома Трейси оказались, как это часто бывает, никуда не годными. Песня растаяла как дым, клочок бумаги, на котором Томас так старательно записывал слова, потерялся, мелодия позабылась.
В один из воскресных дней Томас Трейси и его тигр, повинуясь смутному зову какой-то древней безымянной религии, казавшейся им почему-то живой и новой, пошли одинокие, каждый своим, человечьим или звериным, одиночеством, в церковь св. Патрика на Пятой авеню.
Они вошли и принялись все рассматривать.
А в следующую субботу Том бросил работу у “Отто Зейфанга” и уехал на родину — в Сан-Франциско.
Прошло несколько лет.
А потом вдруг Томасу Трейси исполнилось двадцать семь, и он снова был в Нью-Йорке и шел по его улицам, как ходил по ним шесть лет тому назад.
Он свернул с Бродвея на Уоррен-стрит и направился к “Отто Зейфангу”, но теперь там висела вывеска “Товарный склад Кейни”.
Значит, не повезло и кофейной конторе? Ниммо, Пиберди, Рингерту, Шайвли, Зейфангу — всем?
Когда тигр увидел знакомый вход, все его мышцы напряглись, потому что именно здесь простоял он однажды полдня, глядя туда, куда ушла Лора Люти.
Томас Трейси поспешил уйти от “Товарного склада Кейни”. Он остановил такси, сел в него и вышел только у Публичной библиотеки.
