Разведрота Иванова, вся епталогия в одном томе

Оглавление

Подбежавшие бойцы автороты уже буквально освоили Ганомаг и дико озирались в поисках неизвестно куда испарившихся вроде бы только что тут стоявших мотоциклов. Поэтому разведчики отправились в расположение снова пешком. Иванов, горестно размышляя о так и не полученном пополнении, тяжело вздохнул и пробормотал:

- Вот ведь попали!

На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:

- Да.

А Сидоров подтвердил:

- Верно!

И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.

5. На войне как на войне

Вот уже четвертый день как холодный, пропитанный туманами, холодом и моросящими дождями июнь сменился, наконец, жарким, сухим и каким-то особенно знойным июлем, хотя в июне всем казалось, что эта дождливое и промозглое лето так и перейдет в не менее дождливую и еще более промозглую осень. Однако этого не произошло, и все прогрессивное человечество приготовилось радостно встречать самый главный праздник на Земле: День Независимости.

Человечество же менее прогрессивное и вовсе не прогрессивное радостно встречать этот Великий День не приготовилось, видимо в силу собственного тоталитарного мышления. Хотя все же следует отметить, что эта часть человечества вполне могла и просто не подозревать о том, какой великий день настает. Но даже для неподозревающих природа приготовила множество приятных сюрпризов, и одним из таких сюрпризов стало то, что накануне особист не распорядился явиться в шесть утра за получением нового боевого задания. Поэтому в расположении разведроты Иванова царила атмосфера праздника.

Иванов проснулся, но открывать глаза сразу не захотел: не каждый раз можно позволить себе так поваляться и никуда не спешить. Сквозь закрытые веки в мозг Иванову все же проникали отблески утреннего солнца, но, приглушенные самими веками и толстым брезентом трофейной палатки, они не мешали Иванову наслаждаться утренней негой. Мешали наслаждаться Иванову утренней негой какие-то до слез знакомые голоса, и, не сумев полностью абстрагироваться от раздражающих звуков, Иванов, наконец, открыл глаза и прислушался. Точно, голоса, как и предполагал Иванов сквозь дрему, принадлежали Моисею Лазаревичу и рядовому Хабиббулину, причем голос Хабиббулина вел эту партию:

- Уважаемый, ты русского языка знаиш? А пачиму не панимаиш? Я тебе навовсе русским языком прошу: китайска риса неси, каторый китаеца делает. А ты какова риса принес?

- Так вот же, иероглифы на мешке…

- А написан иероглиф что? Написан: Ниппон риса, делано Окинава. Даже не Хоккайдо! Окинава риса твоя принесла, панимаиш? Таварища лейтенанта тогда спросит: кто плёх плова делал-варил? Спросит таварища лейтенанта: ты, боец Хабиббулин, не мущщина, плова варить савсем не знаешь? И что Хабиббулин отвечать -сказать будишь? Что риса Окинава?

- Да ты посмотри, он и длинненький, и прозрачный, как ты просил…

- Ладна, будем плова такая варить. Барана хороший, Хабиббулин стараться будет. Шафран давай?

- А без шафрана - никак?

- Ты, таварища майора, таварища лейтенанта и гаспадина графа савсем голодом морить хочиш? Риса - Окинава, морковка - мелкий, а теперь шафрана не даваешь?

- Да бери уже… пошутил я - голос Вайсберга тем не менее прозвучал не шутливо, а обиженно.

Иванов вышел из палатки и огляделся. На полусрубленной осколком снаряда яблоне висела уже освежеванная баранья туша, рядом на медной треноге вздымался двухведерный и не менее медный начищенный до блеска казан, двое гансов кололи дрова, а третий подходил от колодца с двумя полными ведрами кристально-чистой воды на коромысле. Рядом с рукомойником Вяземский пристроил осколок зеркала и сейчас занимался бритьем. Процесс этот был весьма непростым: воткнутый в рыхлую землю полутораметровый осколок трельяжного зеркала так и норовил свалиться, поэтому большую часть времени Вяземский тратил на поддержание его в относительно вертикальном состоянии.

- Граф, а почему бы вам не прислонить зеркало к столбу умывальника? - поинтересовался Иванов - ведь с упором оно и падать не будет?

- Неспортивно это - ответил Вяземский, но зеркало к столбику все же прислонил.

- А танков больше совсем нет? - раздался какой-то грустный голос Сидорова.

- Товарищ боец, я вам в третий раз официально заявляю: с точки зрения вашей заявки в полосе нашей армии у немцев танков нет - майор взял прутик и на песке пола разрушенной прямым попаданием авиабомбы, но затем кое-как восстановленной зерносушилки начертил линию фронта. - Вот тут, в шестидесяти двух, нет… - он стер ногой нарисованный крестик и начертил другой, в паре сантиметров подальше - в шестидесяти трех километрах находится батальон легких танков противника, но они сами ждут прибытия боеприпасов. А вот эти части - он нанес на песок ещё с десяток крестиков - укомплектованы танками с пушками больших калибров, патрончики от которых к вашей пушечке не подойдут.

- Так что же делать-то? - горестно вздохнул Сидоров.

- Ну, настреляйте самолетов…

- Так там же одни фугасные!

- Лучше такие, чем никакие.

- Тьфу - голос Сидорова был полон презрения, но иного варианта, похоже, и вправду не было.

- Таварища командира! Идемте чай кушать! - голос Хабиббулина прекратил все споры.

- Харосый чай, китаетский, - Хабиббулин мечтательно понюхал налитый в кружку напиток - из провинции Шаньдун!

- А ты откуда так все хорошо знаешь, и про чай, и про плов? - поинтересовался Сидоров.

- Моя пастух был, лошадь упал, спина ломал. Три года чайхана работал колхозный - оттуда знаю. А этот весна доктор сказал: починила спина, надо армия служить. Как раз конец мая стал боец в Смоленск. А ты кто, до войны как работал?