Боевая форма

Оглавление

Через пару минут после того, как вертолет скрылся из виду, Карни выпрямил ноги «ходунка» и приподнял кабину над порослью молодых сосновых побегов. На востоке собирались тучи. С дальних горных вершин спускались кучевые облака. Неужели и впрямь, как и обещали, со стороны ледника Томпсона надвигается буря? Что ж, по крайней мере, какое-то время полицейские вертолеты не смогут совершать облеты гор! Карни завел свой вездеход и двинулся вперед. Компьютер повел машину среди деревьев, мимо огромных валунов по крутому склону к протянувшемуся внизу каньону.

Недалеко от Карни, на склоне горы Сервус, в тот момент, когда полуденную тишину нарушил звук работающего водородного мотора, Райбен Арнтадж издал тихий стон и беспокойно завертел головой. Маленькая Брюд Дара посмотрела на него расширившимися от ужаса глазами.

– Неужели мотор? – прошептала она. Райбен утвердительно кивнул.

– Черт побери, что им здесь надо?

– «Тропик-45», что же еще. Должно быть, это контрабандист: спешит преодолеть горы, после того как пересек плато Томпсона.

– Судя по звуку, он движется прямо на нас. – Малышка Брюд была готова расплакаться. – Скольких трудов нам стоило установить оборудование, подготовиться к съемке, ведь у них сейчас как раз брачный период – и вот на тебе!..

Звук мотора доносился все явственнее, машина фыркала и дребезжала совсем рядом, видимо, карабкалась по ближнему ущелью.

Раздался громкий стук, сопровождаемый ругательством на китайском диалекте ван хо, и двое мужчин выскочили из укрытия.

– Они улетели! Они услышали этот чертов мотор, и самец ретировался. Самка тоже испугалась, и они оба улетели.

Себастьян Лисе, бледный, долговязый блондин, в ярости стукнул кулаком о ладонь. Йен Чо, коренастый парень, метис – наполовину китаец, наполовину белый, – выразительно пожал плечами. Брюд разразилась рыданиями.

– Это могли быть лучшие кадры ночного кормушника, и все пошло прахом! До ближайшей дороги целых сто километров. Ведь здесь ничегошеньки нет, ничегошеньки! А мы не можем добиться обыкновенной тишины, чтобы наконец заснять этого треклятого кормушника!

Звук мотора стал еще громче. Чертова тарахтелка двигалась прямо на них, вверх по склону горы Сервус. Себастьян подошел к рюкзаку и вытащил пистолет.

– На всякий случай, – объяснил он, засовывая пистолет за поясной ремень камуфляжных брюк.

2

Это был старый межпланетный крейсер класса «К», вытянутый, словно позвоночный столб, с термоядерным приводом на одном конце и полусферой жилого отсека на другом. Перед вращающейся жилой зоной на «позвоночник» насадили защитный экран из усиленного нейтронной решеткой кремния, предохраняющий живой груз от излучения. На вращающуюся полусферу был нанесен номер судна и его название – «Семя надежды».

Корабль был тайно заброшен в солнечную систему Саскэтча с борта межпланетного лайнера-дальнорейсовика, снабженного приводом Баада. «Семя надежды» предназначалось для долгосрочной нелегальной миссии. Прошло уже три года, три очень удачных года для каждого из столь непохожих друг на друга членов экипажа.

Теперь корабль дрейфовал у внешних границ относительно крупного скопления астероидов. Он почти закончил свою грабительскую миссию – поиски высококачественных радиоактивных минералов. «Семя» готовилось к возвращению во внутреннюю систему, чтобы там его подобрал другой гигант с приводом Баада. Именно этого момента с нетерпением ожидал экипаж корабля, уставший после трех лет скуки в тесноте замкнутого пространства.

Как непохожи они были друг на друга – Ксермины, космические пираты, отбросы общества, и Бешваны, напыщенные толстосумы. Единственное, что было у них общего, так это неуемная алчность. Именно она не давала двум семействам перегрызть друг другу глотки.

Ксермины отвечали за космическую часть проекта, Бешваны – за его организацию и финансовую сторону. Но при полном разделении обязанностей на корабле то и дело вспыхивали конфликты, и чаще всего – в семье Бешванов, состоявшей из супругов Прамода и Ритиллы и их единственной девятнадцатилетней дочери Пандамон. Иметь одного ребенка, тем более дочь, было весьма необычным явлением в круге, к которому принадлежали Прамод и Тилли. Ведь супруги строго придерживались священного индуистского канона, согласно которому рождение дочери не шло ни в какое сравнение с рождением сына.

Поэтому в глазах Прамода Панди была, главным образом, проблемой, да и мать, как правило, держалась с дочерью подчеркнуто холодно. Однако безразличие и даже враждебность родителей не испортили характера Панди. Она была спокойной, даже безмятежной, хотя и излишне меланхоличной девушкой.

Когда ее мать Ритилла впадала в ярость, то начинала пронзительно кричать. Она кричала – а дочь замыкалась в себе. Упрямство Панди неизменно выводило Тилли из себя, и она выливала на голову девушки поток оскорблений, отрекаясь от несчастной и проклиная ее и те беды, что Панди принесла с собой в семью.

Такие сцены раз за разом заканчивались для Панди долгим, бередящим душу разговором с отцом в его кабинете. Куда бы ни переезжал Прамод, он всегда обзаводился собственным кабинетом, где мог в любую минуту найти убежище от вульгарности материального мира, населенного женщинами.

Беседу Прамод обычно начинал, сидя за столом. Потом, на третьей или четвертой минуте разговора, Прамод вскакивал из-за стола и принимался кричать и размахивать перед носом непокорной дочери пальцем. Его бесило нежелание Пандамон серьезно воспринимать его внушения.