Путешествие Тимофея Авоськина за пределы Солнечной

Оглавление

Капитан уже собирался обратиться к Нивсу за разъяснениями, как все наши недоумения были рассеяны. Из здания в сопровождении свиты вышел громдыхмейстер и по деревянным ступенькам вспорхнул на крышу загадочного сооружения, а гвардейцы из роты охраны взяли помост в кольцо, и мы сообразили, что, перед нами типичная свер6ская трибуна и сейчас Его Совершенство произнесет одну из своих исторических, зажигательных речей.

И в самом деле Хапс обвел соколиным взором шеренги выстроенных по росту придворных, сенаторов, горожан, отряды военных; одобрительно улыбнулся колонне надзирателей и заключенным (позднее от Нивса мы узнали, что от каждой камеры на встречу с громдыхмейстером отбиралось по одному узнику, как правило, самого достойного и примерного поведения) и, одарив капитана Прохора и нас — все же гости некоторым образом — снисходительным кивком, начал:

— Любимые! Друзья! Подданные! Это великий день… Заложен еще один краеугольный камень в бастион прогресса! Наши потомки! Они оценят… Все величие… Не всем дано понять всю глубину задуманных нами благодеяний! Каждый житель Свербы должен быть уверен в завтрашнем дне, должен помнить, что и для него всегда найдется местечко, пусть не в камере люкс, пусть в помещении попроще, но и его, если понадобится, не обойдут вниманием… Мы осуществим намеченные цели! Пусть это даже будет стоить жизни всем свербитам! Мы победим! Наша Бастилия, как ласково назвал в беседе со мной главный надзиратель свое любимое детище, устоит в любых катаклизмах! Да, устоит, потому что ее возводили руки свербитов с любовью и трепетностью, с чисто свербским, неподдельным энтузиазмом! Эта одна из первых ласточек высокого полета, которые принесут нам весну нашего могущества! Победа близка! Никакие козни врагов и предателей не остановят нас!

И Хапс говорил еще очень долго и очень зажигательно. И все присутствующие, и даже заключенные, мелодично позвякивающие кандалами, дружно аплодировали, пристально посматривая на соседей и стараясь не отстать в проявлении свербского энтузиазма друг от друга.

Опять каждая очередная пауза в речи громдыхмейстера заполнялась криками: «Грызи!», «Дави!», «В порошок!», возгласами: «Помрем, как один, но победим!» И все гремели и гремели бурные овации…

У нас, как наиболее неприспособленных к местным условиям, признаться, к концу митинга даже головы закружились от всего происходящего, и так захотелось куда-нибудь в тишину, в уют тюремных камер люкс… И так захотелось вздремнуть на нарах из сандалового дерева, что Григорий, прикрыв рот ладошкой, стал украдкой зевать. А капитан все пощипывал Степана и меня, когда замечал, что глаза наши сами собой закрываются:

— Степан! Тимофей! Держитесь! — шептал он нам. — Главно, не уснуть! Пропадем… Как пить дать, пропадем!

Наконец Хапс закончил речь, очень терпеливо и с заметным удовлетворением выслушал семиминутные непрерывные рукоплескания и, раскланявшись на все четыре стороны, точно артист на арене цирка, сошел с трибуны в тень своих рослых телохранителей.

А на помост полезли один за другим с ответными речами: министры, придворные, генералы, главный надзиратель, парламентарии… Ничего нового, по сути, они не добавили к сказанному громдыхмейстером, а варьировали на все лады отдельные абзацы и фразы из речи Его Совершенства. Поэтому нам запомнилось только выступление представителя от заключенных, бледного изможденного старичка лет шестидесяти, который со слезами на глазах поблагодарил любимого громдыхмейстера за неустанную заботу о своих сирых заблудших овцах, за Большую Новую тюрьму. Старичок также заверил Его Совершенство, что он лично, как, впрочем, и все его соседи по камере, мечтает провести остаток своих дней только в этой прекрасной тюрьме, и нигде больше. И поэтому он-де собирается ходатайствовать перед Его Прохиндейством — главным судьей Свербы — о замене ему двадцатипятилетнего заключения пожизненным.

Эта коротенькая выразительная речь бедняги заключенного была встречена надзирателями и многими из собравшихся весьма сочувственно, ибо старичок числился последним в списке ораторов, попросивших слова.

И вот сводный тюремный оркестр и хор мальчиков (видимо, детишки надзирателей) исполнили национальный гимн Свербы. Музыка и слова просто божественные… Многие из собравшихся прослезились… Мне, правда, удалось запомнить только первые две строки:

Камня на камне не оставим…
В развалины и пепел обратим…

Все это рифмовалось с «победим!» Очень, знаете ли, впечатляюще…

Пением гимна церемония посещения Большой Новой тюрьмы для нас и закончилась. Правда, многие из придворных еще оставались во дворе тюрьмы в ожидании фейерверка и бесплатных бутербродов, но генерал Нивс сказал, что по его сведениям, бутерброды будут с синтетической ливерной колбасой, и нам уже пора… На всех рассчитано не было…

Глава 14

На следующий день нас повезли осматривать Научный Центр Свербы, расположенный в одном из пригородов столицы.

Мы еще не совсем оправились от посещения Новой тюрьмы и чувствовали себя достаточно скверно. Ночь перед этим почти не спали. Я думал о Терзалии, о далекой Земле и уже не верил, что когда-либо выберусь с планеты Сверба. Капитан же со Степаном и Григорием просидели почти до утра за столом в номере и, перемигиваясь азбукой Морзе, видимо, обсуждали возможные пути к нашему спасению. Азбуки Морзе я не знал, но, судя по унылым физиономиям моих товарищей, пришел к заключению, что дела наши плохи. Выхода пока никто из нас не видел…