Серый кардинал

Оглавление

— Зачем ты это сделал? — спросил я, стараясь говорить как взрослый, а не как обиженный ребенок. Мне это не удалось.

— Сделал что?

— Добился, чтобы меня вытурили.

— Ах.

Он подошел к двойной стеклянной балконной двери и распахнул ее, впустив живительный воздух побережья и звонкие голоса с пляжа. Отец с минуту молча постоял, глубоко вдыхая запахи моря. Потом, словно приняв решение, решительно закрыл двери и обернулся ко мне.

— У меня есть для тебя предложение, — сказал он.

— Какое?

— Придется долго объяснять. — Он поднял трубку и позвонил в офис обслуживания номеров. Хотя время завтрака официально закончилось час назад, он распорядился немедленно принести поднос с хлопьями, молоком, горячими тостами, поджаренным беконом с помидорами и грибами, яблоко, банан и чайник с чаем.

— И не спорь, — заметил он, кладя трубку. — У тебя такой вид, будто ты неделю не ел.

— Это ты сказал сэру Вивиану, что я нюхаю наркотики? — не отступал я.

— Нет, я не говорил. А ты нюхаешь?

— Нет.

Мы смотрели друг на друга, два, в сущности, чужих человека. Но в то же время связанные такими тесными узами, какие возможны только генетически.

Я жил по его указке. Он выбирал учебные заведения. Он определил, что я должен учиться верховой езде, скоростному спуску на лыжах и стрельбе. Он издали финансировал мое предпочтение именно к этим занятиям. И никогда не присылал мне билеты на музыкальные фестивали, в «Ковент-Гарден» или в «Ла Скала», потому что у него не вызывало восторга такое времяпрепровождение.

Я был его произведением, как и многие другие сыновья, которые до двадцати лет остаются произведениями своих отцов. Я впитал его строгое чувство чести. Ясное видение того, что правильно и что неправильно. И непреклонное убеждение, что в постыдных поступках следует признаваться и за них расплачиваться. Но не скрывать их и не лгать. Четверо моих старших кузенов, а фактически братьев, сочувственно говорили, как трудно мне будет следовать его правилам.

— Садись, — сказал он.

В комнате было тепло. Я снял пеструю куртку на «молнии» и положил на пол рядом со шлемом. Потом сел в легкое кресло, на которое он указал.

— Я участвую в дополнительных выборах в Хупуэстерне, — начал он, как кандидат. На место члена парламента, который умер.

— М-м-м... — Я моргнул, до меня не сразу дошли его слова.

— Ты слышал, что я сказал?

— Ты имеешь в виду, что включился в предвыборную гонку?

— Твой американский друг Чак сказал бы, что я включился в предвыборную гонку. Но в Англии говорят, что я выставил свою кандидатуру на место в парламенте.

Я не знал, как полагается реагировать в таких случаях: «Прекрасно!», «Ужасно!», «Зачем?»

— Выставил кандидатуру? — недоуменно повторил я.

— Это место при незначительном перевесе голосов переходит от одной партии к другой. Его называют переходящим местом. Исход выборов неясен.

Я рассеянно обвел взглядом безликую гостиную. Он с едва заметным нетерпением ждал.

— Какое предложение? — повторил я.

— Да, теперь... — Его словно отпустило, и он расслабился. — Вивиан Дэрридж говорил с тобой грубо?

— Да.

— Обвинил тебя в употреблении наркотиков... Это его собственное изобретение.

— Но зачем? — в который раз недоуменно повторил я. — Если он не хотел, чтобы я помогал как любитель на тренировках, почему бы просто не сказать об этом?

— Он говорил мне, что ты никогда не поднимешься выше жокея-любителя средней руки. Никогда не будешь первоклассным жокеем-профессионалом. Твоя работа в его конюшне — пустая трата времени.

Я не хотел верить. Поверить в такое — невыносимо.

— Но мне это нравится, — неуверенно запротестовал я.

— Правильно. Но если ты честно заглянешь в себя, то признаешь, что в настоящий момент всего лишь приятно транжирить время — для тебя мало.

— Я не ты, — возразил я. — У меня нет твоей... твоей...

— Напористости? — предположил он. Я подумал, что это слабо сказано, но кивнул.

— Для того, что я задумал, мне вполне достаточно твоего ума и... м-м-м... отваги...

Если он собирался польстить мне, то, конечно, преуспел в этом. Немного молодых людей пропустит мимо ушей такую оценку.

— Отец... — начал я.

— По-моему, мы договорились, что ты будешь называть меня «папа».

В школе на собраниях, где встречались родители, учителя и ученики, он настаивал, чтобы я называл его «папа». Я так и делал. Но в уме он всегда оставался для меня «отцом», официально властвующим и контролирующим.

— Что я должен делать? — спросил я. Он по-прежнему не давал прямого ответа. Рассеянно посмотрел в окно, потом на мою куртку, лежавшую на полу.

Затем начал постукивать ногтями и напомнил мне сэра Вивиана.

— Я хочу, чтобы ты учился в университете Эксетера, куда ты уже принят.

— Ох! — Я постарался не показать ни удивления, ни раздражения, которые переполняли меня. А он продолжал так, будто я сейчас пущусь в длинную громогласную речь.

— Ведь ты хочешь взять «окно на год», так?

«Окном на год» назывался модный в последние годы перерыв в учебе между школой и университетом. Его высоко ценили и хвалили как период, необходимый для взросления и накопления жизненного опыта перед тем, как выбрать академическую карьеру. За «окно на год» высказывались многие, против почти никто.

— Но ты же согласился, что мне нужно «окно на год»? — напомнил я.

— Я не запретил. Есть разница.

— Разве... ты можешь запретить? И почему ты хочешь запретить?

— Пока тебе не исполнилось восемнадцати, по закону я могу делать почти все, что идет тебе на пользу. Или что, как я считаю, идет тебе на пользу. Ты не дурак, Бен. Ты знаешь, что это так. Еще три недели, до твоего дня рождения тридцать первого августа, я все еще несу ответственность за твою жизнь.