Серый кардинал

Оглавление

Я покачал головой, но она настаивала, что ей надо выпить для успокоения нервов, а одна она пить не будет. И я пошел с ней по площади и пил кока-колу, пока она потягивала двойную порцию «Реми Мартин» со льдом. Мы сидели за маленьким столиком в баре, заполненном в пятничный вечер парочками.

У Изабель тряслись руки. Она оставила меня и пошла «привести себя в порядок». Вернулась с причесанными волосами, свежей губной помадой и напудренными веками. Она все еще сжимала в руке бумажную салфетку, но уже владела собой.

Она заказала еще бренди. Я от кока-колы отказался.

— Я не собираюсь возвращаться в ратушу, — объявила она. — Пойду домой пешком. Это не так далеко.

Когда она взяла вновь наполненный бокал, лед все-таки стучал и вздрагивал в ее руке.

— Могу я взять для вас такси? — спросил я. Она наклонилась вперед и положила свою руку на мою.

— Вы милый мальчик, — прошептала она, — кто бы ни был ваш отец.

Знакомая яркая вспышка и шипение перекручиваемой пленки. В нескольких футах от нас стоял другой Рудд. Бобби Ушер собственной персоной. Он ухмылялся и мегаваттами излучал злобность своей натуры.

Изабель Бетьюн в ярости вскочила на ноги, но Ушер Рудд быстро пронесся по проходу и скрылся за дверью раньше, чем она набрала воздуха и снова почти в слезах крикнула:

— Ненавижу! Я убью его!

Я попросил бармена вызвать по телефону такси.

— Миссис Бетьюн еще должна за бренди.

— Ох.

— У меня нет денег, — сказала она. — Заплатите, дорогой, за меня.

Я нащупал в карманах остатки денег, которые отец дал мне в Брайтоне, и отдал ей все.

— Заплатите бармену за бренди. В моем возрасте еще не разрешено покупать алкоголь, и мне не нужны неприятности такого рода.

Бармен и Изабель, разинув рты, завершили свои расчеты.

Глава 5

Тем временем в ратуше дебаты переходили от чуть теплых ко все более горячим, и наконец оба главных действующих лица начали рубить руками воздух.

Местный шахматный чемпион, приглашенный в качестве рефери, принес для регулирования раундов часы, свистом сообщавшие о времени. Шахматист установил свои правила. Он определил, что каждый кандидат по очереди отвечает на заданные вопросы. На ответ отводится максимум пять минут.

После этого часы свистком объявляют об истечении положенного срока.

Правил вроде бы придерживались. Главным образом потому, что оба кандидата знали, как надо говорить. У меня больше не вызывала удивления способность отца возбуждать, забавлять и убеждать. Но я почему-то ожидал, что Пол Бетьюн будет напыщенным и недобрым, каким он казался, судя по отношению к жене. А он, вопреки моим предположениям, высказывался с суховатым юмором и давал хорошо подготовленные ответы на вопросы. Только потом у меня мелькнула мысль, не выучил ли он лучшие фразы наизусть и не произносил ли их прежде.

Ратуша была полна. Места, которые Полли отвела для меня и Изабель Бетьюн, теперь занимали мэр и его жена. Радуясь, что мне больше не надо улыбаться и быть ужасно милым, я стоял у двери и наблюдал, как волны оживления и согласия или возмущения пробегали по лицам собравшихся. Во всяком случае, они слушают и очевидно, что заинтересованы, подумал я.

В тот вечер не могло быть победителя. Выиграли оба. Каждому аплодировали, и каждый уходил, окруженный слушателями.

Оринда несколько раз похлопала Бетьюну. Леонард Китченс будто навсегда спрятал руки в карманах. Продолговатое лицо драгоценной Полли сияло добротой и радостью. А веснушчатый Бэзил Рудд, улыбаясь, становился еще больше похож на своего мерзкого кузена. Никто не вытащил оружия. Отец и Пол Бетьюн пожали друг другу руки. Словно звезды театра, они последними покинули сцену. Каждый окруженный толпой работающих языками спутников. Все хотели что-то сказать, ответить на вопросы, прояснить свою мысль. Отец откровенно наслаждался. И снова, когда мы возвращались в штаб-квартиру, его настроение парило в небесах, будто шар, наполненный гелием.

— Будет быстрее, если мы пойдем прямо через площадь, — запротестовал отец, когда я пытался убедить его свернуть в крытую галерею. — Почему ты хочешь, чтобы мы шли по двум сторонам треугольника, а не по одной, ты же математик?

— Пули, — пояснил я.

— Бог мой. — Он остановился как вкопанный. — Но никто же не будет повторять попытку!

— Ты и в первый раз говорил, что никто не будет. Но кто-то пытался.

— Мы же точно не знаем.

— А пробка картера?

Он покачал головой, будто вообще-то не веря, но больше не возражал против крытой галереи. Отец, по-моему, не заметил, что я шел между ним и хорошо освещенной открытой площадью.

Ему хотелось поговорить о дебатах. И еще ему хотелось знать, почему я пропустил половину их и где был. Я рассказал о бедах Изабель. Но тотчас почувствовал, что ему с трудом удается переключить разум, а на языке все еще темы, завоеванные и проигранные неверному мужу леди.

— Знаешь, он убежденный человек. Я не могу отрицать его права на свою политику.

— Мне отвратительны ваши высказывания, но я буду до смерти защищать ваше право выражать их, — заметил я.

— Чушь. Не говори мне, что эти прописные истины не пустые слова.

— Пригнись, — попросил я. — Ты слишком заметен на фоне неба.

Он опять остановился. Мы как раз вышли из галереи и миновали тускло освещенную витрину перед окном в эркере. Наконец — благотворительная лавка и потом дверь штаб-квартиры партии.

— Ты не представляешь, что это такое — держать в руках публику.

— Не представляю. — Никто особенно не ценит победителей на неперспективных лошадях, а я никогда не выигрывал на фаворитах. Мы вступили на порог штаб-квартиры. Драгоценная Полли ждала нас.