Под капли дождя и слёз

Оглавление

Врач предупредил, что Салли нельзя оставлять ночью одну.

— Ее нужно будить каждые два часа, а если она не будет отвечать, немедленно везите ее к нам. Рентген не выявил никаких повреждений, но я не исключаю сотрясения мозга. Повезло ей, легко отделалась.

Дикарю, который посмел обращаться с Салли как с боксерской грушей, тоже повезло. Просто чертовски!

Около окна стояли кресло и скамеечка для ног, оба на колесиках. Джейк подкатил их по ковру к кровати, устроился в кресле и, поморщившись, осторожно положил ноги на скамеечку. Его реабилитационная программа не предусматривала перенос женщины, пусть даже такой невесомой, как Салли, вверх по ступенькам, а потом из одной комнаты в другую, ему это стоило неимоверных усилий.

С другой стороны, это же его и спасло. Если бы не раненая нога, сидеть ему сейчас за решеткой. Не благоразумие усмирило в нем слепое желание убить подонка, а лишь физическое недомогание.

Даже сейчас, вспоминая момент, когда вернулся в придорожный бар и увидел, кого избивают на танцевальной площадке, он чувствовал такой жгучий гнев, что, казалось, мог осязать его. У него долго будут стоять перед глазами кулак, занесенный над головой Салли, и ее разбитое лицо. А главное — он больше всех был виноват в случившемся, и это он не сможет себе простить никогда.

Кто бы мог подумать, что вечер закончится столь печально! Он ни на йоту не приблизился к ответам на, мучившие его, вопросы, к тому же обнаружил, что снова попался в паутину чувств к Салли Уинслоу. Джейк гнал мысли о ней. Их отношения умерли много лет назад. Но, наблюдая, как при дыхании поднимается и опускается ее небольшая, совершенной формы грудь, и, вспоминая, как несколькими минутами раньше снимал с нее одежду, Джейк ощутил прилив беспокойного томления. Ее кожа всегда была нежной, как шелк, а талия такой тонкой, что казалось, легко уместится в его ладонях. От нее всегда пахло цветами, разгоряченным летним солнцем на зеленом лугу. Но это все осталось в прошлом. Они оба стали другими людьми. Прошло слишком много лет, и было совершено слишком много ошибок. Почему же ему безумно хочется лечь рядом с ней и охранять ее, пока не наступит утро нового, лучшего, чем сегодня, дня?

Салли пошевелилась и тихонько застонала, заставив его подскочить в кресле. Он осторожно опустил больную ногу на пол и склонился над ней. Убрал со лба темные шелковистые пряди и отпрянул при виде лилового синяка, оттеняющего бледность ее лица.

— Салли?

Она открыла глаза и улыбнулась ему легкой, рассеянной улыбкой, которая ножом вонзилась ему в сердце. Так она улыбалась, когда они отдыхали после занятий любовью.

— Привет! — едва слышно, прошептала она.

Как ты жила все эти годы, Салли? — думал он. Сколько мужчин было у тебя после меня? Сколько разбитых сердец ты оставила позади?

С улыбкой на губах она снова уснула. Если бы он мог так же быстро отключить свои мысли! Но дверца приоткрылась, и узкой щели было достаточно, чтобы сквозь нее хлынули вопросы, которые он старательно загонял поглубже столько лет.

Что произошло между нами, Салли? — спрашивал он себя. Тот француз, был лучшим любовником? Он пообещал тебе что-то большее, чем я? Поэтому ты так решительно положила конец нашим отношениям? Или мы оба были слишком юными, чтобы понять, как хрупка любовь, и просто не знали, что с ней надо бережно обращаться?

Глава четвертая

Салли с неохотой выбиралась из-под дурманящих покровов сна, не желая расставаться с приснившимся ей голосом, его голосом — глубоким, с хрипотцой, шептавшим нежности, в то время, как его руки ласкали ее тело, так успокаивающе… исцеляюще… пьяняще. Но сквозь закрытые веки проникал яркий дневной свет, говоривший о том, что на улице выпало много снега и уже довольно позднее утро.

Как такое могло случиться? В рабочие дни она просыпается в половине седьмого, еще до рассвета. И, что еще более странно, в воздухе витал аромат свежесваренного кофе.

Удивляясь, как тяжело это ей далось, она все-таки повернула голову и скосила глаза на электронные часы на ночном столике. Девять сорок пять? Не может быть! Уроки начались в полдевятого. В Академии требовали, чтобы преподаватели приходили на работу не позднее восьми, и Том Бейли ставил черные отметки напротив фамилии нарушителя. Можно себе представить, что ждет преподавателя, пропустившего целых два первых урока!

Не понимая, почему с одной стороны лица, при малейшем движении, возникает боль, почему она чувствует себя так, будто по ней проехал грузовик, и почему будильник не прозвонил вовремя. Салли еще раз посмотрела на часы как раз в тот момент, когда цифра пять сменилась цифрой шесть. Нет, она не ошиблась.

В ужасе она откинула одеяло и опустила ноги на пол, намереваясь броситься бегом в ванную, где она смоет туман, клубящийся в голове, очень горячим душем. Вместо этого, на нее рекой нахлынула дикая боль, и она со стоном упала обратно на подушку.

У нее болело все — каждая точка с головы до ног, даже зубы ныли. Она лежала, пытаясь противостоять мириадам булавочных уколов, атаковавших ее тело, и вдруг события предыдущего вечера, всплыли у нее в голове, и ей стало не хватать воздуха.

Салли осторожно прикоснулась к лицу. Ее левую щеку разнесло, как пышные лимонные пирожки, которые Эдит, экономка ее матери, печет к чаю по субботам, а кожа на ней натянулась и лоснилась.

Пошатываясь, она подошла к шкафу, стоявшему у кровати, посмотрелась в зеркало, и чуть не потеряла сознание. Из зеркала ее разглядывала физиономия, которую с трудом можно было узнать: опухшая, бесцветная, один глаз был налит кровью. Она вся съежилась при виде такого зрелища.