Танцы. До. Упаду. Истерический любовный роман

Оглавление

Отставной полицейский, чье прошлое было не менее сложным, чем послевоенная история Польши, вооружившись выбивалкой для ковров, осторожно снял цепочку. При этом он почувствовал, как кровь в его пораженных атеросклерозом сосудах за циркулировала быстрее.

Старик резким движением открыл дверь и замер на пороге. У его ног барахтался живой клубок, причем взаимоположение тел было весьма нетипичным. Пострадавшей стороной был Готя, придавленный к полу и удушаемый, а нападающей — неопознанная особь, вероятнее всего женского пола. В данный момент особь кряхтела, пытаясь засунуть в рот Готи гимнастическое трико.

Эдя немедленно бросился на выручку соседу. К сожалению, он просчитался, и юной продолжательнице дела мифологических фурий удалось ненадолго одержать верх над обоими. Наконец Эдя поднатужился и, схватив девчонку за воротник, стащил ее с еле дышащей жертвы. Добродушные стариковские глаза успели увидеть, какой чудовищной злобой горели маленькие глазенки толстенького существа.

Мордастая девчонка оттолкнула руку, державшую ее за загривок, и быстро помчалась по выщербленным ступенькам вниз, избежав тем самым нравоучительной беседы. В эту минуту Эдя почувствовал, что он снова сорвал себе спину. Опираясь на мальчика, который успел встать, он захромал в квартиру и тяжело опустился в видавшее виды кресло. Это кресло вместе с кое-какими рукописями он прихватил из комендатуры, когда уходил на пенсию. Впрочем, от расхищения госимущества никто не пострадал: начальник распорядился поменять обстановку в соответствии с нормами Евросоюза. Ни Эдя, ни кресло европейским требованиям не соответствовали.

Густав, ребенок, который был просто создан для того, чтобы умело действовать в критических ситуациях, взял инициативу в свои руки:

— Где у вас грелка? А камфорный спирт? Нужно тепло, я видел это по телевизору в «Консультациях здоровья». — Он пошел в ванную и наполнил грелку горячей водой.

Превозмогая острую боль, Эдя наблюдал за четкими движениями мальчика. Похоже, у этого ребенка кошки на душе скребут… Знать бы, как ему помочь…

Эдя устроился поудобнее, стараясь не потревожить спину. Готя накрыл его пледом и присел рядом:

— Как красиво. Что это?

— Роза.

— Вы сами сделали?

— Сам. Люблю иногда поковыряться, смастерить что-нибудь эдакое. Брат меня этому научил. Когда мы оставались ночью одни, потому что мама работала на фабрике, это успокаивало нервы и занимало мысли. Мы тогда не так по ней скучали.

Ой… — Пытаясь сменить положение, Эдвард застонал.

— Может, вызвать «скорую», 999 или 112 с мобильного? — Мальчик осторожно погладил пальцем хрупкий цветок, боясь сломать его.

— Не надо, так пройдет, всегда проходит… А теперь, молодой человек, скажите-ка мне, что это за барышня вас преследует? Каким ветром ее сюда занесло?

— Это толстая Надька, она ненавидит меня с первого дня школы…

— Гм… а почему?

Готя задумался о причине, то, засовывая, то, вытаскивая руку из рукава.

— Не знаю, может, ей просто надо кого-то ненавидеть?

Эдя пристально взглянул на мальчика. Было видно, что Густав хотел выглядеть мужественным, но под опущенными веками уже закипали слезы, готовые выдать беспомощность.

— Иногда люди ненавидят других, потому что чувствуют себя очень одинокими, нелюбимыми… А иногда — потому, что им доставляет удовольствие мучить слабых… — На секунду Эдя задумался. — А ты говорил об этом маме или учительнице?

Готя помотал головой. Шмыгнув носом, он признался, что не знает, как из этого выпутаться.

— Ну и ладно. — Эдя приподнялся с кресла. — Сами справимся. Ой, ой-ой! — Дед схватился за поясницу. — Дай-ка мне вон тот альбом. Там на полке… О, отлично. — Взяв протянутый ему альбом, он с облегчением сел.

Мальчик устроился рядом на подлокотнике, и над фотографиями переплелись две шевелюры — седая Эдина и вихрастая Готина.

— Видишь худышку? — Эдя ткнул пальцем в пожелтевшую карточку с надорванными краями. На карточке был запечатлен испуганный малыш с грязными острыми коленками. Он сидел на траве и с завистью смотрел на других детей, которые лизали мороженое на палочке. Рядом стояла деревенского вида тетка в белом фартуке и заглядывала внутрь чего-то, отдаленно напоминавшего маленький холодильник на колесиках. Фоном служили разрушенные бомбардировками дома…

— Кто это? — спросил Готя.

— Я в детстве. Все парни со двора задавали мне жару… По крайней мере, когда брат уже не мог меня защитить. — Эдя вздохнул и непроизвольно напряг мускулы.

— Он уехал?

— Да, мой мальчик, уехал… очень далеко. Наступил на мину, и его выбросило прямо в космос. Мне пришлось защищаться самому. Начал я с простой физзарядки. Немного отжимался, качал пресс, упражнялся с эспандером. А потом…

— А потом что? — Готя с интересом придвинулся ближе.

— Бокс. Начал заниматься боксом. Тренировался до изнеможения под руководством одного своего кузена. Так, седьмая вода на киселе… А ты… ты ведь тоже можешь!

Мальчик сидел, понурив голову.

— У меня нет кузена. Вообще никого нет, кроме мамы.

У Эдварда так сильно сдавило сердце, что он даже подумал, точно ли у него дома есть нитроглицерин. А затем принял мужское решение:

— Я буду тебя учить.

3

Уже у двери Циприан сбросил с себя пропотевшую во время занятий на тренажерах одежду. Голый, он встал перед огромным, во всю стену, зеркалом и внимательно осмотрел свое тело. Потом сделал несколько шагов, точь-в-точь как в музыкальных фильмах восьмидесятых годов.