Ида Верде, которой нет

• Предыдущая
• 41/104
• Следующая

Напротив красноватым сердоликовым светом горели окна похожей на пряничный домик гостинички с полукруглой надписью «Минутная стрелка». Венок с серебряными колокольчиками висел над входом. В окнах же, казалось, давал представление театр теней. Силуэты без голов, с наполовину срезанными ногами, растопырив руки, в которых угадывались искаженные подсветкой сосуды и блюда причудливых форм и размеров, метались из одного угла в другой.

Готовятся к встрече Нового года — догадался Рунич и, представив чашу с горячим глинтвейном и хорошо проперченную и прожаренную свиную отбивную на глиняной тарелке, решил остановиться, передохнуть, посидеть, глазея на чужой праздник, а часикам к девяти определиться — едет ли он в Котина-д’Ампенццо или ночует здесь. К Новому году он всегда поспеет — пятнадцать километров даже по зимней ночной дороге за полчаса одолеет любое авто. Да и название заведения показалось ему символичным.

Он пересек площадь и распахнул дверь гостинички. Колокольчики звякнули, приглашая его внутрь. Он вошел в залу и огляделся. Стены, обшитые деревянными панелями, были увешаны десятками часовых циферблатов, на которых значилось четверть седьмого.

Подошел хозяин.

— Вы коллекционируете часы? — спросил Рунич, обводя рукой залу.

Хозяин покачал головой:

— Это чтобы посетители не опоздали на поезд. Одни часы могут сломаться, но все — никогда.

— Время — зверь, — пробормотал Рунич по-русски. Он примостился за столиком у окна и, отодвинув клетчатую занавеску, стал глядеть, как по вокзальной площади снуют люди, повозки, извозчики и собаки. Обыденность их хаотического, но в каждом случае целеустремленного движения успокаивала его.

Хозяин принес глинтвейн.

Рунич отхлебнул терпкий напиток, раскусил кусочек яблока и, задохнувшись от горячего горьковатого духа гвоздики, подумал, что вряд ли сегодня тронется в горы.

— Не желаете газету? — раздался голос хозяина. — Только что принесли вечернюю.

Газетный лист лег на стол. Рунич лениво опустил глаза. С фотографии на первой полосе на него смотрело знакомое лицо.

Рунич вскочил.

— Не может быть! — прошептал он побелевшими губами и, упав обратно на лавку, неловко и нелепо скрючился, как будто испытал внезапную и сильную сердечную боль.

Глава четырнадцатая
Главная роль

В Императорском археологическом обществе Лозинского сразу после новогодних празднований должен был принять хранитель архива. Туда Лозинский и ехал.

Сценарии первых десяти серий детективного фильма были написаны, однако что-то в них было не так, ускользало нечто важное — но что? К тому же Лозинский был недоволен малым количеством деталей: «Погуще бы сделать предметную среду», как говорил оператор Андрей Гесс. «Надо бы в кадр натащить специальных тяпок, лопат, неплохо бы выглядели, — глухим голосом наставлял Гесс, — гигантские сверла». «Сверла, которые уходят в раскоп на несколько метров, а возвращаются, обмотанные косицами древних цариц», — развеселился Лозинский.

Он давал третий круг по кварталу в поисках Глинищевского переулка, но это нисколько его не раздражало. В последнее время он почувствовал себя уверенней. То ли потому, что окончательно определился со своим предназначением. Или, как на человека упрямого, на него положительно повлияла парижская история с «Безумным циферблатом»: да, фильма имела успех — об этом написал даже московский журнал «Синемир» — и зависть, острая, пожирающая, отчасти родственная неутоленному желанию или запрещенному влечению, разбудила в нем новые силы.

Планы выстроились в голове шеренгами. Он понял, как воевать с миром. Да, он стал злее с окружающими, но что делать?

Археологическое общество располагалось в небольшом особнячке. Кстати, от этого наконец найденного Глинищевского до конторы Студенкина — рукой подать. До встречи еще около часа — и Лозинский решил заглянуть к продюсеру. Надо было решить несколько вопросов, связанных со строительством павильона.

Он прошел по коридору, интерьер которого говорил о том, что студия Студенкина явно переживает расцвет. Кресла красного бархата. Фортепиано. Самовар с ожерельем бубликов.

Пожилая секретарша — супруга Студенкина — последовательно отвадила от мужа молодых вертихвосток — улыбнулась ему и жестом предложила подождать в мягком кресле.

Лозинский кивнул, но садиться не стал.

Дверь в кабинет Студенкина открылась, и в приемную, весело потирая руки, вышел невысокий бородач рыжеватого окраса. Он заразительно улыбнулся, хозяйским глазом окинул приемную, будто намерен был тут расположиться, оторвал баранку от связки и с коллегиальным задором подмигнул Лозинскому: дескать, дальше вместе, в одной лодке.

Лозинский едва раздвинул губы в ответной улыбке, посторонился, пропуская его, и вошел к Студенкину.

Управитель русского синематографа номер один вышел к нему из-за стола, приобнял и подвел к дивану.

Секретарша молча меняла сервировку на столе.

Студенкин достал из шкафа резного дерева хрустальный флакон с водкой.

— Не пора ли отметить славное течение дня, господин Лозинский? Сейчас икру принесут.

Лозинский покачал головой:

— Простите, Владимир Никитич, пока рановато. У меня еще встреча с ученым людом. Неудобно, если будет нести от моей физиономии.

— С ученым! Вы придете, а они уже за накрытым столом сидят. Им, ученым, всегда разгон нужен. Ну как знаете! — Студенкин налил в хрустальный стаканчик прозрачную жидкость, зачерпнул ложкой алую форелевую икру, крякнул, чмокнул, провел рукой по бритой голове, и глаза его взглянули на Лозинского внимательней. — Ну что?

• Предыдущая
• 41/104
• Следующая