Злые стволы

• Предыдущая
• 38/120
• Следующая

38

— У, сволочи, что сделали! Зубанова болезненно ткнули под ребра концом дубинки и погнали к стоящей невдалеке машине

— Ну, все, мужик! Считай, доигрался, — угрюмо пообещал старшина.

Машина тронулась с места, поколесила по городу и остановилась возле отделения милиции. Но не того, где жил Зубанов. Похоже, милиционеры были залетные.

— Выходи! — скомандовал старшина. Зубанов вышел и шагнул на крыльцо. Помещение отделения ему рассмотреть не дали, потому что в тесном коридоре врезали несколько раз дубинками по почкам. Так, что потемнело в глазах. Видно, сильно он досадил милиционерам.

— Давай шагай!

Проштрафившегося задержанного провели в кабинет.

— Влип ты, мужик, — сказал милиционер в майорских погонах. — Оказание сопротивления при задержании, причинение телесных повреждений при исполнении, отягчающее алкогольное… Срок тебе светит, мужик.

— Это не я… — попытался возразить Зубанов.

— На моей практике еще никто не говорил, что это я. Все говорили — это он. Ладно, давай писать протокол.

Протокол писали долго и подробно.

— А может, все-таки ты? — участливо спрашивал майор. — Ты подумай. Чего тебя мучить дознаниями? Чистосердечное признание оно облегчает…

— Они же сами видели. Милиционеры.

— Видели, не видели. Ладно, давай подписывай.

Зубанов подписал. Теперь его должны были отправить в камеру.

— Стой, не туда, туда.

— А куда?

— На медицинское освидетельствование.

— А зачем меня освидетельствовать? Потерпевший не я, — выказал свои профессиональные познания Зубанов.

— А «в состоянии алкогольного опьянения» тоже не ты?

— В состоянии — я.

— Ну вот и топай.

Медицинский кабинет был расположен удобно. Здесь же, в отделении.

— Поднимите рукав рубахи, — велел врач.

— Зачем рукав?

— Затем, что тебя не спросили, — ответил за врача майор.

— Вообще-то обычно берут из пальца, — задумчиво сказал подследственный.

— Давай закатывай рукав! Ты у нас не один! Зубанов закатал рукав. В кабинет вошло еще несколько медсестер. Застелили белыми скатертями столы. Разложили шприцы и разнокалиберные баночки-скляночки.

— Вы мне что, полостную операцию делать собираетесь?

— Освидетельствование.

— Дак я и так могу свидетельствовать, что пьян. Без этих кровопускательных методов.

— Нас интересует степень вашего алкогольного опьянения.

— Пишите: степень — в стельку.

— Поработайте кулаком, — попросила медсестра.

— По кому конкретно поработать? — переспросил Зубанов.

— Просто поработайте. Посгибайте и поразгибайте пальчики.

Пациент посгибал и поразгибал. После чего ему три раза продырявили вену и выкачали чуть не пол-литра крови, разлив ее по различным мензуркам.

Не понравилось Зубанову это освидетельствование. Активно не понравилось.

— Это лир вурдалаков, а не освидетельствование, — ворчал он. — Кстати, после сдачи такого количества крови положен бесплатный обед и два дня отгула.

— Ложитесь, — потребовал врач. И долго и тщательно проминал у него область живота.

— Вы так, на ощупь, выявляете степень моего опьянения? Пытаетесь прощупать водку? Так я ее вместе с бутылками не употреблял. Разливал, — не удержался, съязвил отставник полковник.

Врач промолчал. Ответил майор:

— Ты бы помалкивал. Ты себе и так срок намотал. Лучше не усугубляй.

— Завтра, возможно, мы отвезем вас в стационар. На пару дней, — предупредил, собираясь, доктор.

— Завтра у меня все степени выветрятся.

— Не Встревай, дурак, — оборвал его майор. — Счастья своего не понимаешь! Если они установят, что ты больной, мы тебя подчистую. Как инвалида. И на все четыре стороны.

— На все четыре я не против.

— Ну вот и не встревай. Делай, что велят! Потом Зубанова отвели в камеру. В отдельную. Как особо опасного преступника. Которому противопоказано общение с себе подобными нарушителями закона. Камера была маленькая, с голой лампочкой под потолком, с узкими деревянными нарами, без окна, умывальника и параши. Камера напоминала кладовку, из которой вынесли ведра и швабры.

— А другой, более населенной, камеры нет? Я компанию люблю, — на всякий случай спросил заключенный.

— От человек! — удивился майор. — Другие общей камеры как черт ладана боятся, чтобы их на четвереньки не поставили, а этот просится. У тебя, мужик, видать, полная интоксикация!

— Ну так нет?

— Камера есть. Да места в ней для тебя нет. Припозднился ты. Все койко-места разобрали. Ночь перетопчешься здесь. А завтра, глядишь, места освободятся.

Дверь захлопнулась.

И отставник полковник Зубанов остался один. Один на всем белом свете.

Новоиспеченный заключенный сел на нары и задумался. И чем больше он задумывался, тем к более неутешительным выводам приходил. К много более неутешительным, чем сулила ему статья за оказание сопротивления представителям органов правопорядка. По всем статьям выходило, что дело дрянь.

И, главное, совершенно ничего не было выпить. Чтобы хоть как-то облегчить свое бедственное положение.

Утром в камеру заглянул следователь.

— Ну что, готов? — спросил он.

— К чему?

— К чистосердечному признанию.

— Готов.

— Ну?

— Чистосердечно признаюсь, что ни хрена не виновен. И что жрать хочу.

— Значит, не въехал. Значит, будем работать дальше.

Следователь ушел.

Зубанов лег на нары и повернулся лицом к стене. И лежал минут сорок. Потом встал и что есть мочи забарабанил в дверь кулаками.

3

• Предыдущая
• 38/120
• Следующая