Волки и овцы

• Предыдущая
• 16/31
• Следующая

16

Глафира. Но с вами я ничего не боюсь.

Лыняев. Не боитесь?

Глафира. Нисколько. Вы меня увлекать не станете, да и увлечься вами нет никакой возможности.

Лыняев (обидевшись). Но почему же вы так думаете?

Глафира. Ну, полноте, какой вы любовник? Вы не обижайтесь, Михайло Борисыч! Вы очень хороший человек, вас все уважают; но любить вас невозможно. Вы уж и в летах, и ожирели, и, вероятно, дома в теплом халате ходите и в колпаке; ну, одним словом, вы стали похожи на милого, доброго папашу.

Лыняев. Вы уж очень безжалостны ко мне. Нет, я еще…

Глафира. Нет, нет, не обманывайте себя, – откажитесь от побед, Михайло Борисыч! Ха-ха-ха! (Хохочет.)

Лыняев. Да чему же вы смеетесь, помилуйте!

Глафира. Извините, пожалуйста! Мне сейчас смешная мысль в голову пришла. Ну если вы в меня влюбитесь и будете рассыпаться в нежностях передо мной, – ведь при всем уважении к вам не выдержишь, расхохочешься.

Лыняев. Однако какие вам мысли-то в голову приходят игривые.

Глафира. Так, дурачусь. Вам странно, что я развеселилась? Недолго мне.

Лыняев. Отчего ж недолго?

Глафира. В монастырь сбираюсь на днях.

Лыняев. Нет, вы шутите?

Глафира. Не шучу. Прощайте! Не поминайте лихом! В самом деле, не сердитесь на меня за мои шутки! Мне хочется оставить добрую память по себе.

Лыняев. Оставить добрую память вы очень можете.

Глафира. Каким образом?

Лыняев. Окажите мне маленькую услугу!

Глафира. С особенным удовольствием.

Лыняев. Почему ж с особенным?

Глафира. Так, вы очень милый человек.

Лыняев. Мне нужно хорошего писца на некоторое время.

Глафира. Не могу. Хоть и хорошо пишу, а в писцы к вам не пойду.

Лыняев. Вы не поняли или не хотите понимать…

Глафира. Вот если б я была мужчина; а то, помилуйте, что подумают, милый Михайло Борисыч! А впрочем…

Лыняев. Да нет же! У Меропы Давыдовны занимается письмоводством Чугунов, я его руку знаю; но иногда попадаются от нее бумаги, написанные отличным почерком.

Глафира. Так вам нужно точно такого писца?

Лыняев. Мне нужно знать, кто это пишет.

Глафира. Спросите у Чугунова.

Лыняев. Не скажет.

Глафира. Тут у вас что-то не просто?

Лыняев. Да вы знаете?

Глафира. Может быть, знаю больше, чем вы думаете.

Лыняев. Так скажите!

Глафира. Нельзя.

Лыняев. Почему?

Глафира. Потому что он мой любовник.

Лыняев. Час от часу не легче.

Глафира. Я немного сильно выразилась. Он действительно влюблен в меня и пишет мне стихами письма чуть не каждый день. Такой милый, – ответа не требует, а только изливает свои чувства передо мной.

Лыняев. Но кто же он, скажите.

Глафира. Он вам очень нужен?

Лыняев. Очень.

Глафира. Я не только могу его назвать вам, но через десять минут привести его сюда и отрекомендовать.

Лыняев (потирает руки от радости). Что вы? Неужели?

Глафира. Только даром этого не сделаю.

Лыняев. Требуйте от меня, что вам угодно, чего только вам угодно.

Глафира. Я попрошу небольшого.

Лыняев. Все, все, что хотите.

Глафира. Притворитесь влюбленным в меня и целый вечер сегодня ухаживайте за мной.

Лыняев. А вы будете смеяться?

Глафира. Вероятно, если это будет смешно.

Лыняев. Ну, уж один вечер куда ни шло! Хоть и тяжеленько, да нечего делать, сам обещал. Так вы когда же мне его покажете?

Глафира. Хоть сейчас. Я видела, как он прошел на гулянье, я пойду и приведу его сюда. Подождите меня здесь! Вот и Евлампия Николаевна. (Уходит.)

Входят Купавина и Анфуса.

Явление четвертое

Лыняев, Купавина, Анфуса.

Лыняев. Что же вы так скоро?

Купавина. И хотелось еще погулять, да скрываюсь от преследований.

Лыняев. Вот я вам говорил, что там пьяные; кто же вас преследует?

Купавина. Наш общий знакомый, Мурзавецкий. Проводите меня до дому.

Лыняев. Анфуса Тихоновна, будьте так добры, подождите здесь Глафиру Алексеевну и, когда она воротится, скажите ей, что я сейчас приду.

Купавина. Да не пускайте Мурзавецкого в сад, скажите, что меня дома нет, что я уехала.

Анфуса. Хорошо уж… я уж…

Лыняев. Да что с ним церемониться, просто гнать этого милого мальчика прочь!

Купавина. Ах нет, нельзя! С ним надо как можно осторожнее. Он скажет Меропе Давыдовне, тогда мы большую беду наживем. Поделикатнее как-нибудь, а то она меня съест.

Уходят Купавина и Лыняев, Анфуса садится на скамейку. Входит Мурзавецкий.

Явление пятое

Анфуса, Мурзавецкий.

Мурзавецкий (свищет). Тамерлан, Тамерлан, иси! Эко животное! Повешу, кончено… нет, брат, повешу, – кончено. Пардон, медам! Где ж они? (Осматриваясь.) А, вон! Кажется, обе тут. Так что-то как будто в глазах застилает, мелькает что-то; то одна, то две… нет, две, две… ну, конечно, две. (Раскланиваясь издали.) Честь имею.[]

Анфуса (отворачиваясь). Ну уж… не надо уж…

Мурзавецкий. Нет, позвольте, Евлампия Николаевна!

Анфуса. Да какая… где уж она?..

Мурзавецкий. Нет, Евлампия Николаевна, нет, она здесь, в груди моей; пароль донёр. (Вздыхает.) Таких страданий, таких страданий…

Анфуса. Ну уж… довольно уж…

Мурзавецкий. Я с вами согласен, но если нет сил, что же мне делать, я вас спрашиваю! Влюблен, ну и… ну и… кончено.

3

• Предыдущая
• 16/31
• Следующая