Выбери любимый жанр

Оценить:

Равнодушные

Оглавление

Никодимцев благодарил.

Они вместе вернулись в гостиную. Козельский сделал общий поклон и радостный уехал на свидание.

Несколько времени Антонина Сергеевна оставалась в гостиной и затем, сославшись на нездоровье, ушла.

Жених и невеста остались одни.

— Пойдемте лучше ко мне, Григорий Александрович. Хотите? — предложила Инна.

— Пойдемте…

Когда они уселись рядом на маленьком диване в комнате Инны, она спросила:

— Измучили вас, бедного?

— О, какая это пытка!..

— Я видела и… знаете ли что?

— Что?

— Любовалась вашим смущением…

Никодимцев покраснел.

Несколько времени они болтали, но вдруг разговор оборвался.

Опьяненный близостью любимой женщины, Никодимцев не находил слов и глядел на нее влюбленным взглядом.

Примолкла и Инна.

— Я люблю вас… я люблю тебя! — вдруг вырвалось из груди Никодимцева.

И быстрым движением он привлек к себе молодую женщину и прильнул к ее губам.

Она отвечала горячими поцелуями.

— Милый! — шепнула она.

И Никодимцев снова целовал Инну с безумной страстью целомудренного человека, впервые познавшего настоящую любовь.

После чая Инна опять позвала Никодимцева к себе в комнату, и он просидел до двенадцати часов. Простившись с невестой долгим поцелуем, он обещал завтра быть после обеда.

— А обедать?

— Не могу. Одного приятеля звал… Ты его знаешь… Ордынцев.

— Немножко знаю… Он кажется мне симпатичным.

— Это порядочный человек и очень несчастный в своей семейной жизни. Недавно он оставил свою семью…

— Слышала… И Ордынцева везде бранит мужа за это…

— Не ей бы бранить… До завтра…

— До завтра…

— Так любишь?

— Люблю, люблю, люблю!..

Еще прощальный поцелуй, и Никодимцев ушел еще более влюбленный.

Он возвращался домой, восторженный, благодарный, умиленный и счастливый, вспоминая Инну, ее голос, лицо, волосы, ее жгучие поцелуи.

И как полна и хороша казалась ему жизнь. Как несчастны были люди, которые никогда не любили!

— Егор Иваныч! Поздравьте… я женюсь! — объявил Никодимцев, возвратившись домой.

Егор Иваныч поздравил и спросил:

— А скоро свадьба?

— Как вернемся…

— А на ком изволите жениться?

— На прелестной женщине, Егор Иваныч.

— На вдове, значит?

— Разводится…

Егор Иваныч поморщился.

И, помолчав, спросил:

— Нас с женой, значит, рассчитаете?

— Это почему?

— Новые порядки пойдут.

— Что вы, Егор Иваныч? Отчего новые порядки?

— Новое положение пойдет, ваше превосходительство.

— Никакого нового положения, как вы говорите! — весело говорил Никодимцев. — И вы и Авдотья Петровна останетесь и, надеюсь, будете так же ладить с женой, как ладите со мной.

— Мы с большим удовольствием готовы по-прежнему служить! — ответил старый слуга.

Но в душе он не верил, что ему и жене придется остаться у Никодимцева при «новом положении», и он уже был предубежден против женщины, нарушившей, по его понятию, «закон», то есть выходившей замуж при живом муже.

«Точно не мог другой найти!» — подумал Егор Иваныч, жалея Никодимцева за то, что он женится на такой «непутевой» даме.

— А как вы изволили уехать, кучер от графа приезжал и в восемь часов вечера опять приезжал. Спрашивал, где можно вас найти. А я разве могу знать, где вы находились весь день! — говорил не без тайного упрека и в то же время беспокойства Егор Иваныч. — Вот и письмо курьер оставил! — докладывал он и, взявши с письменного стола отдельно на виду положенный конверт, подал Никодимцеву.

— От этого вы и дожидались меня, Егор Иваныч?..

— Точно так. Надо было доложить. Видно, экстра, если два раза курьера посылал.

Никодимцев вскрыл конверт и прочитал записку, в которой его высокопревосходительство просил Григория Александровича побывать у него на квартире сегодня между восемью и девятью часами вечера по очень спешному делу.

Прежде Никодимцев, получив такую записку, испытал бы некоторое беспокойство, считал бы себя виноватым, что не мог исполнить требования начальника, и делал бы разные предположения о причинах такого экстренного приглашения, а теперь он довольно равнодушно отнесся к нему и решил побывать у министра завтра утром.

— Ну, идите спать, Егор Иваныч!.. Никакой экстры нет! — весело проговорил Никодимцев.

— Спокойной ночи!

И с этими словами Егор Иваныч ушел из кабинета, удивленный, что Никодимцев отнесся к зову графа совсем не так, как относился прежде, и решил, что он совсем «влюбимшись», и, следовательно, жена будет сама повелевать. А каково это — он знал по собственному опыту.

Глава двадцать третья

В напечатанном на первой странице воскресного нумера «Нового времени» объявлении о кончине Бориса Александровича Горского, последовавшей после «краткой, но тяжкой болезни», панихиды были назначены два раза: днем — в час и вечером — в восемь.

За четверть часа до первой вечерней панихиды покойник был переложен в белый глазетовый гроб (по третьему разряду) какими-то довольно жалкого вида, плохо одетыми и с испитыми лицами людьми, от которых разило водкой, — под наблюдением агента бюро похоронных процессий, молодого человека в приличном черном пальто и с цилиндром в изогнутой не без претензии на изящество грязноватой руке с поддельным брильянтом, с бритым веснушчатым, веселым и плутоватым лицом, которое тотчас же приняло серьезно-торжественное выражение, как только агент увидал в полутемной маленькой и холодной часовне, освещенной лишь несколькими восковыми свечами паникадила, за свечкой у большого, во всю половину стены, образа спасителя, — Леонтьеву, Ордынцева, Скурагина и трех артиллерийских офицеров, товарищей покойного, напрасно старавшихся быть печальными. Хотя они и любили Горского и жалели его, но все трое были так молоды, так жизнерадостны, что вид покойного не мешал им, после двух-трех минут воспоминаний о нем, тихо и сдерживая из приличия веселость, говорить о журфиксе у какой-то интересной барыни, куда они должны были ехать с панихиды и рассказать, между прочим, о романической причине смерти Горского.