Том 10. Рассказы и повести

• Предыдущая
• 133/158
• Следующая

133

Все молчали.

Только адмирал недовольно пожал плечами и сказал:

— Во всяком случае пока не сажайте его в карцер.

И, обратившись к флагманскому доктору, по-французски сказал:

— По-моему, он сумасшедший.

— И я так думаю, ваше превосходительство, — поспешил поддакнуть старший флагманский врач.

XIII

В тот же день боцмана допрашивала следственная комиссия. Большинство членов ее признало, что преступление было совершено в припадке умопомешательства.

— Вы видите, милый мичман, спасли человека, — сказал потом в кают-компании старший офицер.

— Спасли ли только? Ведь от тоски он все-таки не избавится.

— Да и в Кронштадте ему не радостная жизнь. Бедняга! — угрюмо прибавил старший офицер.

Оба хороши

Посвящается Н.Н. Фирсову (Л. Рускину)

I

Шторм ревел целую неделю.

Обледеневшие пароходы и парусные суда прятались от бури в закрытых рейдах и бухтах Черноморского побережья или отстаивались в море, стремительно раскачиваясь на вытравленных канатах своих якорей.

Моряки, напряженно-серьезные, зябли на ледяном норд-осте и чаще вспоминали бога, берег и близких.

II

В этот ледяной шторм в большой, холодной комнате дома, у самого моря, близ Алупки, ходил взад и вперед высокий, крепкий, слегка сутуловатый старик с длинной седой бородой. Он то и дело выходил на террасу и взглядывал своими острыми, небольшими, загоравшимися злым блеском глазами на бушующее море.

Прибойные волны как бешеные вздымались на высоту, и их седые верхушки заливали берег и обкатывали окна нижнего этажа.

Водяная пыль обдавала худое морщинистое лицо старика, но он, казалось, не обращал на это никакого внимания.

Он снова прислушивался к гулу бури, снова взглядывал в седые беснующиеся волны, возвращался в залу и снова шагал взад и вперед, опустив свою седую голову. Из груди по временам вырывались тяжелые вздохи. По временам старик встряхивал свою голову, словно бы отгоняя тяжелые мысли, приникал к окну и задумывался.

Вот уж три года как живет в этом небольшом доме у моря Алексей Иванович Долинин.

Он живет одиноко, почти никто его не навещает.

Нелюдимый, и он никуда не ходит. Днями он шагает по комнате и с террасы любуется морем, а по долгим бесконечным вечерам, когда нередко завывает ветер в трубах и раздается визг ставней и дверей, он сидит в кресле за книгой. Но часто он отрывается от нее и думает какую-то долгую думу.

Все в этой местности знают, что Алексей Иванович Долинин — из Петербурга.

Благодаря нелюдимости Алексея Ивановича его прозвали хмурым барином. Про хмурого барина сложились целые легенды.

Одни говорили, что он — бывший сановник; другие, что он — просто профессор-чудак, имевший какие-то семейные неприятности и потому живший одиноко в Крыму; третьи наконец считали Долинина тронутым. Но все решили, что он беспокойный и неприятный человек, избегавший знакомств с соседями и друживший только с татарами.

III

Сегодня хмурый барин был особенно мрачен и раздражителен. Он то и дело дотрагивался до электрического звонка.

Когда входил, ловко и мягко ступая по комнате, старый, низенький, сухощавый, поджарый татарин Абдул, живший у Долинина несколько лет, старик резко спрашивал:

— Почтальона не было?

— Не было, бачка, — неизменно отвечал татарин.

— А почта не проезжала?

— Сейчас проехала.

И, заметив, что Долинин омрачился, татарин ласково прибавил:

— Еще, может, тяжелая почта подойдет, тебе и будет письмо, а ты дурные мысли брось. Аллах все переменит. Твой аллах такой же, как и наш. Захочет накажет, захочет простит. А хочешь, Абдулка отнесет на станцию телеграмму, и ответ получишь. Только напрасно монеты бросаешь.

— Не надо, — ответил Долинин.

— И хорошо. Монеты даром не уйдут. А пора тебе, бачка, есть, уже первый час, а ты не евши.

— Не хочу.

— Так хочешь я сбегаю в Байдары. Твоего знакомого барина позову?

— Спасибо. Не надо.

— «Не надо, не надо»… так один и останешься. Вовсе заскучаешь. Ты послушай Абдулку: как человек один, всякая дурная мысль и пойдет в башку. Даже и коза и баран не любят одни.

Алексей Иванович улыбнулся и почти нежно проговорил:

— И чего ты со мной, Абдул, остаешься? Жалованье получаешь маленькое, подарков не делаю, а ты вот ходишь за мной как нянька… Уходи, и я, брат, не буду сердиться… Я знаю тебя. В Симеизе тебе предлагают место садовника, там и больше карбованцев… и жить там на большой даче лучше… И народ… А здесь, с хмурым барином, эко веселье… Оставляй меня лучше.

— Тебе хорошо и мне хорошо. Даром что Алла строгий к чужой вере. Помню, что ты коня мне купил и дочку вылечил. Добро-то я помню.

— И дурак ты, Абдулка, что помнишь, — резко сказал Долинин. — Лучше не помнить. И тебе веселее будет. И карбованцев больше.

— И худо ты Абдулку понимаешь. А еще ученый человек и говорил, что ваш аллах добрый… Так сбегать?

— По этакому-то холоду?

— Оделся в тулуп и айда!

— Не нужно, не ходи.

Хмурое лицо Долинина осветилось мягкой улыбкой. Он порывисто пожал руку татарина и отвернул от него взволнованное лицо.

Раздался сильный стук за дверями. Татарин выбежал.

IV

Через минуту в комнату вошел молодой человек в полушубке, с закрасневшимся от холода лицом, и быстрыми шагами направился к Долинину.

Перед ним был его сын Николай.

Словно бы нарочно, старик стал еще хмурее.

— Пожаловал? — сдержанно и, казалось, недовольно спросил старик.

3

• Предыдущая
• 133/158
• Следующая