Стихотворения и баллады

• Предыдущая
• 38/46
• Следующая

86

Вольный перевод стихотворения «Lied» («Песня») немецкого философа, теоретика романтизма Фридриха Вильгельма Шеллинга (1775–1854). Образ «гения» биографы связывают с С. А. Самойловой (в замужестве – Бобринская), которой Жуковский был увлечен. Пушкин, не увидевший стихотворения в Собрании сочинений Жуковского 1824 года, пенял ему: «Зачем слушаешься ты маркиза Блудова (Д. Н. Блудов (1785–1864) – дипломат, член „Арзамаса“. – В. К.)? пора бы тебе удостовериться в односторонности его вкуса… „Надпись к Гёте“, „Ах, если б мой милый“, „Гению“ – все это прелесть, а где она?»

87

Надпись, возможно, приготовлена к 70-летию Гёте (родился 28 августа 1749 года). Жуковский, вероятно, воспользовался четверостишием Андрея Тургенева (см. примеч. к стихотворению «Сельское кладбище»), который переводил на русский язык «Страдания молодого Вертера». В экземпляр немецкого издания, подаренного Жуковскому Андреем Тургеневым, вклеен листок со стихами:

Свободным гением натуры вдохновенный,
Он в пламенных чертах ее изображал;
И в чувствах сердца лишь законы почерпал,
Законам никаким другим не покоренный.

Под ними стоит подпись: «Т». По свидетельству Александра Ивановича Тургенева, брата Андрея Тургенева и близкого друга Жуковского, стихи Андрея Тургенева были написаны им в 16-летнем возрасте к портрету Гёте. Впоследствии А. И. Тургенев вписал их в альбом Гёте. Вполне естественно, что Жуковский в преддверии юбилея Гёте вновь вспомнил о друге своей юности и отдал дань не только немецкому поэту, но и его русскому переводчику. Известен восторженный отзыв М. Горького о стихотворении: «Здесь в четырех строках не только дан очерк Гёте – это выше Гёте. Здесь заключен общечеловеческий лозунг – Служи свободе, все познавай, ничему не покоряйся! Таких строк немного в литературе мира». Стихотворение надолго определило романтическую интерпретацию образа великого немецкого поэта.

88

Стихотворение носит программный характер. Жуковский считал, что главный предмет поэзии – душа. Впечатления, получаемые из внешнего мира, воздействуют на душу, и по ним можно понять ее движения. Однако они настолько зыбки, изменчивы, что уловить их почти невозможно. Жизнь души – это непрерываемый процесс, в котором нельзя выхватить какой-нибудь один миг, чтобы в точности выразить его, так как прошедшее состояние никогда не воскресает вновь в том же виде. Отсюда идет утверждение о невыразимости истинного содержания переживаний, то есть о невозможности их достоверной передачи вследствие их текучести. Кроме того, слово, называя, огрубляет чувство, лишает его сопутствующих оттенков. То, что выражает поэт в стихотворении, лишь бледная копия действительных реальных переживаний. Эти мысли Жуковского характерны для отношения романтиков (Баратынский, Тютчев, Фет) к слову.

89

(«Отымает наши радости…»). Вольный перевод стихотворения Джорджа Ноэла Гордона Байрона «Stanzas for music» («Стансы для музыки»). «Песня» – первый перевод, точнее, вариация на мотив Байрона. Начиная с 1819-го и в последующие годы Жуковский увлекался поэзией Байрона (впервые об английском поэте он услышал гораздо раньше) и читал «Чайльд Гарольда», «Гяура», «Мазепу», «Манфреда», познакомился с переводом «Абидосской невесты» поэта И. И. Козлова. На поэзию Байрона обращает внимание Жуковского и П. А. Вяземский. В письме А. И. Тургеневу он, по его словам, «купается» «в пучине поэзии», «читает и перечитывает лорда Байрона», удивляясь: «Как Жуковский не черпает тут жизни, коей стало бы на целое поколение поэтов!» А. И. Тургенев отвечал: «Ты проповедуешь нам Байрона, которого мы все лето (1819 года. – В. К.) читали. Жуковский им бредит и им питается. В планах его много переводов из Байрона».

Жуковский не сохранил размера подлинника, а куплетную строфу заменил восьмистишием. Байрон считал стихотворение одним из «наиболее меланхолических», когда-либо им написанных. Тем самым Жуковский нашел в стихотворении родственное себе чувство и настроение, заметно усилив меланхолическую грусть и переведя энергию байроновского отчаяния в план элегического размышления.

90

В первой публикации стихотворение оканчивалось строфой, впоследствии опущенной:

Кто же ты, очарователь
Бед и радостей земных?
О небесный жизнедатель,
Мне знаком ты! для других
Нет тебе именованья:
Ты без имени им друг!
Для меня ж тебе названье
Сердце дало: Лалла Рук.

Стихотворение было написано по придворному заказу. 15 января 1821 года в Берлине прусский король Фридрих дал праздник в честь приезда великой княгини Александры Федоровны (принцессы Шарлотты) и ее мужа, великого князя Николая Павловича (будущего Николая I). На празднике были разыграны живые картины на сюжеты поэмы «Лалла Рук» («Lallah Rookh») английского (ирландского) поэта, друга Байрона, Томаса Мура (1779–1852). Роль индийской принцессы Лалла Рук исполняла Александра Федоровна, а ее жениха, бухарского принца Алириса, явившегося ей певцом Фераморза, – Николай Павлович. Образ «гения вдохновения», столь устойчивый у Жуковского, восходит к поэзии немецких романтиков. Жуковский собирался снабдить стихотворение обширным примечанием, но не опубликовал его. В нем разъяснена суть «философии» «Лалла Рук»: «Руссо говорит: il n’y a de beau que ce qui n’est pas – прекрасно только то, чего нет; это не значит только то, что не существует. Прекрасное существует, но его нет, ибо оно является нам только минутами, для того единственно, чтобы нам сказаться, оживить нас, возвысить нашу душу – но его ни удержать, ни разглядеть, ни постигнуть мы не можем; ему нет имени, ни образа; оно ощутительно и непонятно; оно посещает нас в лучшие минуты нашей жизни… И весьма понятно, почему почти всегда соединяется с ними грусть, но грусть, не лишающая бодрости, а животворная и сладкая, какое-то смутное стремление: это происходит от его скоротечности, от его невыразимости, от его необъятности – прекрасно только то, чего нет! В эти минуты живого чувства стремишься не к тому, чем оно произведено и что перед тобою, но к чему-то лучшему, тайному, далекому, что с ним соединяется, и чего с ним нет, и что для тебя где-то существует… Нет, эта грусть убедительно говорит нам, что прекрасное здесь не дома, что оно только мимопролетающий благовеститель лучшего; оно есть восхитительная тоска по отчизне; оно действует на нашу душу не настоящим, а темным воспоминанием всего прекрасного в прошедшем и тайным ожиданием чего-то в будущем.

• Предыдущая
• 38/46
• Следующая