Три страны света

Оглавление

142

Вытащили лодьи на берег, выбрали удобное место, и в то время как часть промышленников ходила на промысел, остальные строили избу; при готовых срубах работа продолжалась недолго; через неделю промышленники перебрались в избу. Это было в начале октября. Все они были здоровы, и промыслы шли так удачно, что некогда было замечать ни времени, ни трудов. Холод между тем усиливался, земля уже глубоко была покрыта снегом, море около берега то вдруг очищалось, то пригонял к нему ветер огромные льдины, и тогда вечный гул, грохотанье и треск будили по ночам промышленников. Взамен давно исчезнувшей растительности мох в пазах между бревнами теплой избы пустил такие длинные, зеленые и сочные отростки, каких и летом не производит почва Новой Земли. Морозы начали становиться нестерпимы, и к концу октября были дни, когда не представлялось ни малейшей возможности оставить избу. Но промыслы продолжались: белые медведи, подстрекаемые любопытством, беспрестанно являлись то ночью, то днем осматривать их жилище, и в один месяц промышленники добыли их до двухсот штук.

В первых числах ноября иногда еще было видимо солнце; наконец осветило пустыню довольно ярко, как будто прощаясь с ней, и уж больше с того дня не показывалось.

Наступила долгая полярная ночь.

Глава IV

ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ

Проходят дни и недели, а солнца нет! Как будто оно, наконец, убедилось в невозможности согреть и оживить эту мертвую сторону и отступилось от нее! Ночи темны, но еще темней дни. Там хоть изредка проглянет луна, днем ничего! Редко, редко около полудня небо осветится северным сиянием – какая радость, какое удивительное наслаждение! Можно видеть в двух шагах без огня чужое лицо, можно читать без огня книгу! Но прошло полчаса, и мрак, непроницаемей прежнего, охватил снежную пустыню! Ничего не видать, зато много слышно: дикие порывы мятелицы, непрестанное гуденье и грохотанье льдин, бьющихся во мраке, подобно враждующим чудовищам; гром и треск ледяных гор, снежных сугробов, низвергающихся в море с береговых утесов, торжествующий вой тюленей и моржей, катающихся на льдинах по морю и радующихся, что погодка, слава богу, разгуливается: вчера было только тридцать семь градусов, а сегодня уж с лишком сорок!

У, какой холод, какой нестерпимый холод! Малица (оленья одежда) шерстью вниз, потом малица шерстью вверх; сапоги шерстью вниз, потом сапоги шерстью вверх; меховой треух, плотно покрывающий голову и едва оставляющий возможность дышать; рукавицы шерстью вниз, потом шерстью вверх, – нельзя, кажется, придумать ничего теплее, непроницаемее? Но стоит пробыть полчаса на этом морозе, чтоб убедиться, что, как ни ломал житель глубокого севера умной и опытной своей головы, он не изобрел одежды, соответствующей его климату. И ее нет, ее невозможно изобрести! Медвежья шкура хороша, пока на медведе, оленья тоже, лисья и песцовая тоже; но соедините все их на человеке, он и тогда не выдержит долго смертельного холода, который захватывает дыхание, жжет и режет, словно тысяча бритв. Нужно быть самому белым медведем, чтоб переносить эту стужу, и только сделавшись моржом, только спрятавшись в эти толстые пласты жиру, в эту железную кожу, непроницаемую пулей, можно находить в этих чудовищных морозах наслаждение.

Давно уже избушка наших промышленников благодаря частым мятелицам превратилась в снежную гору, так что узнать ее место можно было только по флюгеру на шесте высотою до шести сажен. Бесполезные окна в свое время были заколочены снаружи досками. Непрерывный огонь, днем и ночью, поддерживался в избе. Помещение промышленников соединяло в себе удобства, какие редко имели частные промышленники, зимовавшие на Новой Земле. Оно состояло из просторной комнаты в 12 аршин длины, в 7 ширины, с большой русской печью, и из маленькой комнаты, – с чугунной печкой, труба которой проходила через большую комнату. Перед дверьми избы в двух саженях была баня, которая соединялась с избой сенями и коридором, построенными из бочек, весел и набранного поблизости выкидного леса. Промышленники вместо балласта привезли на судах своих довольно много дров и притом запаслись осенью плавником {То же, что выкидной – выкидываемый морем – лес.}, – недостатка в топливе не было. Но как ни топили они свою избу, часто случалось, что в ней мерзла вода.

– Такие ли морозы бывают, – замечал тогда Хребтов. – Вот у нас по губернии в народе ходит молва, что как зимовал здесь иностранный капитан Баренц, так случалось, что лягут с вечера спать – ничего, а проснулись – на кровати на полвершка льду намерзло!

Главнейшая забота Хребтова и Каютина состояла теперь в том, чтобы предупредить скорбут – одно из самых страшных и почти неизбежных бедствий, встречаемых зимующими на Новой Земле. Тесное и душное помещение, недостаток свежей пищи, неподвижность в течение почти шестидесяти дней, когда лютые морозы и непрерывная ночь отнимают всякую охоту высунуться на улицу, уныние – таковы причины этой гибельной болезни, от которой обыкновенно мрут люди на Новой Земле и по милости которой эти пустынные острова не имеют и никогда не будут иметь постоянных обитателей. С Каютиным было достаточное количество противоцинготных средств и, кроме того, он не упускал ничего к поддержанию бодрости и здоровья своей артели. Непременно каждый день, если была какая-либо возможность, артель, укутанная малицами, выходила прогуливаться и осматривать кулемы (песцовые ловушки), расставленные верст на десять кругом, и редко случалось, чтоб в каждой не нашлось песца или лисицы. Промысел диких оленей, сбор плавника, довольно дальние путешествия за водой, когда ближайший ручей промерз насквозь, наконец сражения с белыми медведями, которые продолжали по временам навещать промышленников и даже их жилье, – вот занятия и развлечения, сокращавшие эту долгую ночь.