Эта жизнь мне только снится

• Предыдущая
• 50/52
• Следующая

«Говорят, я скоро буду самый лучший поэт!..»

И он действительно был лучшим из всех этих имажинистов, футуристов, акмеистов, поголовно считавших себя гениями: ниже гения у них не было ранга.

После чая мы всей компанией отправились в тогдашнее литературное кафе «Домино», хозяевами которого были имажинисты, где каждый вечер исполнялась музыкально-вокальная программа с их выступлением в конце. «Домино» это находилось в маленьком помещении на Тверской, пройдя Камергерский переулок. На углу Камергерского Есенин остановил нас и, застенчиво ухмыляясь, сказал:

– Прочтите новое название!

На углу вместо прежней надписи была прибита свеженаписанная: «улица Есенина».

– Это я сам нынче утром прибил! Еще не сняли!..

– Ну зачем? – укорил его приятель: ведь это же деревенское хулиганство!

Но Есенин, по-прежнему ухмыляясь, только махнул рукой: ему казалось, что мы не понимаем его революционно-имажинистского «протеста» против чего-то или кого-то. Бедный юноша!..

В двадцать первом году я встретился с ним на заседании «пролетарских писателей» в «Лито» (литературный отдел).

Он по обыкновению был одет франтом, но выглядел мрачно. Долго молча слушал «пролетарские» речи и наконец попросил слова. Все насторожились: к этому времени за Есениным уже упрочилась слава профессионального скандалиста.

– Здесь говорили о литературе с марксистским подходом! – начал он своим звенящим голосом. – Никакой другой литературы не допускается!.. Это уже три года! Три года вы пишите вашу марксистскую ерунду! Три года мы молчали! Сколько же еще лет вы будете затыкать нам глотку? И на кой черт и кому нужен марксистский подход? Может быть, завтра же ваш Маркс сдохнет!..

Кругом засветились улыбки: чего же и было ждать от Есенина, кроме скандала? Это его манера, его конек. К нему относились несерьезно, как к чудаку или немножко ненормальному.

Вскоре после этого Есенин в пьяном виде пытался броситься с четвертого этажа, с балкона на мостовую, но его удержали друзья-имажинисты.

Потом он улетел на аэроплане со старухой Дункан в Берлин, и с этого времени началась его скандальная слава «в мировом масштабе». Пил и скандалил во всех столицах мира. По возвращении женился на внучке Льва Толстого, но быстро спился и опустился. Пьяный скандал с постоянным сквернословием всюду сопутствовал ему. Ничего не осталось от прежнего застенчивого деревенского юноши.

Советская пресса не объясняет поводов к его страшному самоубийству, но говорят, что не материальная нужда была тому причиной. Лучшим объяснением тяжкого душевного состояния в предсмертный период служат последние стихотворения Есенина, поражающие искренним чувством отчаяния испакощенной, загрязненной души, растоптанной «буднями революции», омраченной всеобщим цинизмом советского быта.

Он то Зиновьева в стихах зачем-то восхвалял и славословил, то в кабаках спьяну ругал «жидов» и «жидовское засилье».

Известно, что запойные пьяницы умирают не во время опьянения, а после, во время похмельных страданий, если им не дадут вновь опьяниться. Экспансивный, пылкий поэт был опьянен началом революции, но когда в конце ее он сделался пьяницей и скандалистом – то это было уже тяжелым и мучительным отрезвлением, мрачной тоской безнадежного похмелья, которого он и не вынес.

1926

Николай Николаевич Захаров-Мэнский
Только несколько слов…

То, что мне хочется сказать сегодня, отнюдь не является ни исчерпывающими воспоминаниями современника, ни критическим очерком внимательного исследователя, отнюдь, это только несколько слов, несколько слов о человеке, любившем и любимом, страдавшем и надеявшемся, всю жизнь страстно мечтавшем о славе и нашедшем ее, увы, только после смерти и только на один год. Сейчас этот год, год беспримерной популярности Есенина, окончился, и я не буду пророком, если скажу здесь, что ближайшие 365 дней будут низведением с пьедестала этого во многом переоцененного, но все же исключительного и неповторимого лирика последнего десятилетия. Появившийся в № 1 и 2 «Красной нивы» рассказ В.В. Вересаева («Собачья улыбка»), понятный даже и для непосвященного, – несомненное доказательство правильности моего утверждения.

Странна была судьба Есенина. Целый год мы жили под каким-то гипнозом этого имени, сотни поэтов посвятили ему стихотворения; неразумные подражатели кончали самоубийством, повторяя его стихотворения; о нем, о котором при жизни было написано только несколько статей, написали тома; критики переспорили друг друга на диспутах, доказывая то, что для всякого и без них было понятно и ясно; Приблудные, Ковыневы, Наседкины – «ты их имена, Господи, веси» – перепели его стихотворения; барышни, никогда не читавшие Есенина, влюбились в его фотографию, и даже обыватели, которым решительно все равно, что кругом них происходит, читающие Шеллера-Михайлова, Вербицкую и Арцыбашева, даже они со злорадством произносили имя Есенина: «Вот, мол, тебе, Советская власть, и кукиш с маслом». При чем тут, собственно говоря, был кукиш и при чем Советская власть, так, в сущности, и осталось невыясненным, но факт остается фактом – даже они заинтересовались Есениным и упивались безграмотнейшей подделкой под него – «Письмом к Д. Бедному», от которой бы до ушей покраснел бедный Сережа. А сколько появилось его друзей, приятелей, товарищей?! Всякий, с кем Сергей выпил бутылку пива или кого матерно выругал в пьяном виде, стал писать о нем воспоминания: Есенин, мол, сказал – «ты да я, умрем»… – и т. д. и т. д. Уже на первом вечере его памяти в Камерном театре, куда сошлись все так хорошо знавшие и так любившие его как человека, какой-то разбитной юноша читал о нем безграмотное стихотворение, в котором так больно резало – «Сережка… Гармошка…». Каким бы матом огрел Сергей этого юношу! Откуда-то из всех нор повылезла прятавшаяся там пошлость – и ну делить посмертную славу покойного… Кто только о нем не писал, что только о нем не писали… И как бы эпиграфом выходкам всех этих ругателей и хулителей – десяток книжечек А. Крученых; и как бы эмблемой ко всему этому – никому-никому не ведомый в литературе и искусстве юноша, который играет первую скрипку на всех юбилеях и похоронах знаменитостей, с которыми (как, например, с Есениным) едва ли был знаком при их жизни.

• Предыдущая
• 50/52
• Следующая