Без единого выстрела

Оглавление

— Позволь, — снова делаясь серьезный, перебил его Забродов. Принципиальность дурацкой не бывает. Дурацкими бывают принципы, а я свои принципы дурацкими не считаю. Ферштейн зи?

— Же компри, — морщась, как от зубной боли, ответил Мещеряков. Переговорить Забродова во все времена было делом немыслимым.

— Кофе хочешь? — после длинной паузы спросил Илларион.

— Хочу, — буркнул Мещеряков.

— Тогда айда на кухню. Я тебе все приготовлю, а ты будешь следить, чтобы не убежало.

— А ты?

— А я пойду побреюсь. Раз моя служба у Хаттаба все равно отменяется. Вот идиот, — вставая, проворчал Мещеряков. — Ради такого дела я готов все приготовить сам. Или я, по-твоему, неспособен налить в турку воды и засыпать туда кофе?

— Способен, — наполняя водой медную джезву, согласился Илларион. — Ты способен, а я нет.

— На что это ты неспособен? — подозрительно спросил полковник.

— Пить приготовленную тобой бурду я неспособен, — честно признался Забродов. — Тебе ведь утренний кофе госпожа полковница варит, а на службе ты к генералу Федотову на кофеек бегаешь, так что извини-подвинься. Кофе дело тонкое, наподобие чайной церемонии. Это тебе не внешняя разведка, тут с умом надо…

Продолжая нести чепуху, он как бы между делом измельчил в ручной кофемолке пригоршню зерен, засыпал кофе в турку и поставил ее на медленный огонь.

После этого Забродов взял полковника за рукав, подвел к плите и хлопнул по плечу.

— Пост номер один, — сказал он. — Бди, полковник. А я пойду соскребать с себя шерсть.

Он со скрипом поскреб ногтями заросшую челюсть и скорчил зверскую мину.

— Изыди, сатана, — сказал ему Мещеряков, и Илларион послушно скрылся в ванной.

Оставшись один, Мещеряков бросил взгляд на джезву, закурил и отвернулся к окну. За окном опять пошел дождь, частые капли громко барабанили по жестяному карнизу.

Наверху, под свесом крыши, гулко ворковали прячущиеся от дождя голуби, в распахнутую форточку тянуло влажной прохладой. Мысли полковника сами собой свернули в привычное русло повседневных дел и забот. Его ждала работа, но оставалось еще кое-что, что были просто необходимо обсудить с Забродовым. Кроме тоге, Мещерякову здесь было покойно и уютно, как нигде. Даже дома, где его покой и отдых бдительно охраняла горячо любимая жена, всегда находились какие-то неотложные дела и требующие безотлагательного вмешательства проблемы наподобие засорившейся раковины в ванной или подтекающего смывного бачка. Мещеряков был далек от того, чтобы роптать на судьбу, но здесь, в похожей на помесь музея, библиотеки и — совсем чуть-чуть — офицерского общежития квартире Иллариона, было единственное место, где он мог со спокойней душой забыть обо всем.

Из ванной доносился плеск текущей в раковину веды и немелодичное, но очень громкое пение Иллариона — Забродов снова дурачился, поднимая настроение полковнику, а заодно, пожалуй, и себе. Мещеряков, не оборачиваясь, покачал головой. «Мальчишка, — подумал он. — Голова седая, а пацан пацаном. Принципы у него…

Если не видеть его в деле, запросто можно решить, что разговариваешь с сущим недоумком, который окончательно свихнулся на почве чересчур усердного чтения. Никакой гибкости в простейших, казалось бы, житейских ситуациях. Никакой, черт бы ее побрал, дипломатии… Другое дело — Забродов на задании. Быстрый, хитрый, умелый, беспощадный, ситуацию видит на сто ходов вперед».

Позади него послышалось громкое шипение, по кухне поплыл дурманящий аромат кофе. Полковник резко обернулся и одним движением выключил конфорку, но было поздно — кофе уже убежал. Мещеряков схватил лежащую на раковине тряпку и принялся торопливо вытирать плиту, обжигая пальцы о горячие прутья решетки и шипя от боли. «Вот дьявольщина, — думал он, орудуя тряпкой со сноровкой бывалого дневального. — Интересно, почему рядом с Забродовым я все время чувствую себя недотепой? Стоял в десяти сантиметрах от плиты и не уследил, потому что пялился в окошко, как второгодник на уроке ботаники. Сейчас придет Забродов и скажет, что из-за таких, как я, Чапаев погиб…»

— Ты знаешь, полковник, из-за чего погиб легендарный комдив Василий Иванович Чапаев? — послышалось у него за спиной.

— Знаю, знаю, — проворчал Мещеряков, брезгливо бросая в раковину грязную тряпку и споласкивая под краном испачканные кофейной гущей пальцы. — Не бухти, там еще осталось немного. Можешь мне не наливать.

— Правда? — Забродов наклонил голову и искоса посмотрел на полковника, высоко задрав брови. — А что, над этим стоит поразмыслить.

Благоухая дорогим одеколоном и сверкая гладко выбритыми щеками и подбородком, он вошел в кухню, отодвинул Мещерякова от плиты, налил ему кофе и мигом организовал вторую порцию.

— Что-то ты сегодня грустный, — сказал он, одним глазом поглядывая на Мещерякова, а другим на джезву. — Задумчивый какой-то. Чересчур задумчивый, я бы сказал.

— Следи за своим кофе, а то окосеешь ненароком, — буркнул полковник. Станешь тут задумчивым, когда кругом такое творится… Кстати, тебе привет от Сорокина.

— Мне очень нравится это «кстати», — заметил Илларион. — Ну, и как наш полковник?

— Тоже задумчивый, — криво ухмыльнувшись, сообщил Мещеряков. — На его орлах очередной «глухарь» повис. Какие-то отморозки замочили нового русского прямо у подъезда.

— Заказуха?

— Да какое там! Все карманы вывернуты, даже сигареты и зажигалку забрали, не говоря уже о деньгах и ружье. Часы сняли, представляешь?

— Представляю, — с пренебрежительной гримасой сказал Илларион и выключил конфорку. — Обыкновенная шпана.