Праздник подсолнухов

Оглавление

Войдя внутрь, я осторожно прикрыл за собой дверь. Сюда практически не проникали звуки. Только свет ночного города сочился в крошечное окошко под потолком. Я достал из кармана зажигалку. Пламя вырвало из темноты небольшую часть пространства передо мной. Похоже, актовый зал одновременно служил спортивной площадкой – пол был расчерчен белыми линиями. Обойдя сцену, я сдвинул в сторону несколько деревянных панелей и, пригнувшись, нырнул, как в прошлый раз. Через несколько метров я нащупал то, что искал. Пламя высветило черную сумку для гольфа.

Я сунул в нее руку. Сквозь несколько слоев полиэтилена пальцы нащупали знакомый предмет. Подарок Марты на память о Канзасе.

«Люгер 77/22 RMP».

За эти три года до него не добрались ни бомжи, ни работники районной администрации. Значит, мне все-таки удалось открыть еще одну карту. Все-таки удалось…

21

«Это тебе в благодарность за мой портрет». Марта с улыбкой протянула мне пистолет. Я мог отказаться, но почему-то не сделал этого. Любовь к ее пирогам вылилась в глубокую и искреннюю взаимную привязанность. Японцам никогда не понять отношения к оружию американцев, особенно жителей Среднего Запада. Не стоит даже пытаться объяснять. Я поблагодарил ее и взял люгер. До моего отъезда в Японию оставалось несколько дней. Может, уже тогда я предчувствовал, что оружие мне понадобится?

На следующий день я в кои-то веки явился в университет. В одной из аудиторий увидел бородатого студента, сражавшегося с огромной, в человеческий рост, бесформенной грудой металла. Похоже, парень пытался соорудить авангардистскую композицию из металлолома. На фоне нашего курса это было вполне достойное произведение, если закрыть глаза на один несущественный недостаток: груда металла оставалась просто грудой металла – обычным железным ломом. Понаблюдав за его потугами некоторое время, я похвалил «шедевр». Бородач обернулся и степенно кивнул. Тогда я добавил в свои дифирамбы восторженных ноток, сравнив железного уродца с монументальными работами Генри Мура:

– Прошу, продай мне эту композицию. Я заплачу сто долларов.

Парень задумчиво склонил голову:

– Она еще не закончена. К тому же материалы дорогие.

Наглец явно подобрал их на свалке, но я лишь согласно кивнул и воскликнул:

– Ну что ты! В этом произведении мы видим именно то, что принято считать завершенностью. Пожалуй, я готов дать за него двести баксов, – пробормотал я, и мы с самым серьезным видом ударили по рукам.

Кое-как мне удалось запихнуть «шедевр» в «короллу». Вернувшись домой, я приступил к работе: первым делом разобрал тостер и, искромсав его поверхность, изготовил несколько металлических полос. При помощи суперклея закрепил пистолет на ремнях с внутренней стороны металлической конструкции. Накануне в магазине я приобрел оптический прицел «никон», обошедшийся мне куда дороже самого пистолета. Здесь же я закрепил двадцать обыкновенных патронов, которые можно купить на распродаже в самом обычном магазине по девять долларов девяносто девять центов за пять сотен. Оставшиеся патроны я выбросил. Через три дня объект авангардизма с пистолетом и двадцатью патронами во чреве был готов отправиться в путь.

На следующее утро на своей видавшей виды «королле» я выехал из Салины и, по пути переночевав в мотеле, на следующее утро оказался в Чикаго, за семьсот с лишним миль. Отправившись в филиал японской транспортной компании, я оплатил доставку груза в специальной упаковке для предметов искусства на свой домашний адрес. Затем продал «короллу» торговцу подержанными автомобилями и вечерним рейсом улетел из аэропорта О'Хара в Нариту.

Не прошло и недели после моего возвращения, как груз был доставлен на Гиндзу. Авантюра прошла до обидного буднично. Я был готов к скандалу на таможне, однако все прошло как по маслу, даже скучно. Это тоже была своего рода ставка, ставка на экономику «мыльного пузыря», когда в Японию потоком текли предметы искусства и народного промысла. Если бы таможенник хоть немного разбирался в искусстве, он, несомненно, повздыхал бы о том, как расточительно расходуется национальная валюта.

Большая часть композиции отправилась в мусорный бак, а пистолет три года провалялся у меня в комоде. Однажды, увидев пустующее здание школы, я решил перенести его туда. В объявлении у входа значилось, что жилищный кооператив планирует начать снос через три с половиной года, в декабре. Чем я жил в тот период? Не помню. Воспоминания расплываются, набегая друг на друга: поставленный Энди диагноз, учеба в Салине. В один прекрасный день, вернее, ночь я украдкой пробрался в школу и соорудил тайник. Вряд ли это было осознанное решение. Скорее беспорядочный поток мыслей и действий, подробности я не помню. Одно могу сказать точно: в глубине души я понимал, что играю с огнем и могу лишиться оружия, но мне безумно хотелось сделать эту ставку.

Я осветил зажигалкой циферблат часов. Десять тридцать пять. Сегодня суббота, на такси до Отэмати я доберусь минут за десять. Пожалуй, у меня еще есть время заглянуть домой переодеться, а то мой простреленный пиджак будет странно смотреться в атмосфере делового квартала.

Войдя в дом, я зажег верхний свет. Ого, да здесь кое-что изменилось. Мой обычный беспорядок превратился в настоящий хаос, а кое-где и в руины. Татами было сорвано, а доски отодраны от пола. Чайный столик, телевизор, стереосистема, телефон – все разбито вдребезги. Разломанные и исцарапанные видеокассеты и пластинки ровным слоем валялись на полу. Жаль, не удастся сейчас посмотреть Одри Хепберн или Ингрид Бергман. Качая головой, я поднялся на второй этаж. Включил свет – все то же самое. Немногочисленная мебель и книжный шкаф Эйко разломаны, книги выворочены, каждый том разодран на страницы. Где-то здесь, должно быть, и сборник писем Ван Гога. Меня захлестнула запоздалая волна злости. Излишнее усердие в такого рода делах – верный признак якудза.