Русалочка в черном

Оглавление

Духи всегда порождали в ней эмоции, причем каждому запаху соответствовало определенное ощущение. Аромат «Шанель» заставлял Памелу чувствовать себя великосветской леди — в ее представлении именно он соответствовал черному цвету, ее любимому. «Кензо» ассоциировался с жарким летом, обтягивающей одеждой леопардовой расцветки, деревянными бусами и браслетами и — непременно! — с босыми ногами. Когда подружки подтрунивали над ее парфюмерными фантазиями, Памела лишь пожимала плечами: это ведь и не нуждалось в понимании. Это надо было чувствовать.

Любимая туалетная вода Памелы — одна из вариаций «Роша» на тему цитрусовых, с ароматом чуть аскетичным и сдержанным, полным пронзительной свежести, — тоже обнаружилась в чемоданчике Милли. Сняв серебристую крышечку с изящного флакончика, Памела подержала его на ладони, колеблясь… и нажала на кнопочку распылителя. Нежнейшее облачко окутало ее, она выгнула спину, приоткрыла губы и часто задышала. Мускулы стройного тела напряглись, из груди вырвался сладкий стон — и тут Памела испугалась по-настоящему. Да что с ней такое? Ведь она всегда любила этот аромат, всегда наслаждалась им…

Может, именно в том-то все и дело? Для нее это был запах сдерживаемой страсти, готовой в любой момент вырваться на свободу. Сейчас Памела отчетливо ощущала, как знакомый аромат опасен для нее. Видимо, Рим сыграл с нею злую шутку…

После Шона у Памелы не было мужчин, да она и не испытывала потребности в плотской любви — после всего, что вынесла. Шон своими руками разрушил то, что сам создал, — пробудив очень рано ее чувственность, причинил потом такую душевную боль, что она навеки, казалось, срослась в сознании Памелы с усладами секса. Неужели природа берет свое, с ужасом думала она, торопливо, словно застигнутая на месте преступления злоумышленница, укладывая флакончик в чемоданчик. Ведь то, что испытала она сейчас, вдохнув любимый аромат, — не что иное, как жар желания…

Придется безжалостно выкинуть любимые духи, твердо решила Памела, вставая со смятой постели и стыдливо оправляя ее. В духах ли тут дело или это все еще действует дурманящее зелье Мириам? Нет, об этом лучше не думать.

Памела вызвала портье и попросила отнести чемоданы в пресловутый шестьсот двенадцатый номер, затем торопливо скинула халат и вытянулась во весь рост под простыней. Все ее опасения были напрасны — она уснула в тот самый миг, когда сомкнула веки…

Сильные руки обнимают ее… крепче… крепче… И вот она уже едва может дышать — но как же это сладко! Как сладко ощущать на губах вкус чьих-то — но чьих? — губ, слегка солоноватых, горячих… касания рук, могучих и одновременно нежных, ощущать, как где-то в потаенных глубинах тела пробуждается тайный жар — так занимается от крохотной искорки высохшая на солнце трава… И вот уже бушует яростное пламя, всепожирающее, безжалостное и одновременно невыносимо сладостное, в котором сгорают без следа вся ее боль, все страшные воспоминания… Она возрождается подобно Фениксу из горстки серого пепла, в которую превратило ее это пламя, — но лишь для того, чтобы запылать вновь… Из груди рвется полустон-полукрик, она выгибается дугой, мускулы тела напрягаются, перед глазами расцветают причудливые многоцветные огни фейерверка…

Назойливо трезвонил телефон. Памела слышала звонки, но цепкие объятия сна не выпускали, а по телу все еще пробегала чувственная дрожь… Ощутив щекой повлажневшую ткань подушки, она повернулась на бок, не открывая глаз, тяжело дыша. Ей хотелось проспать вот так вечность — но как же невыносим этот звон! Ах, кажется, наконец-то он умолк…

Ее горячие ладони скользят по мускулистым плечам, по рельефным мышцам груди. Чьей груди? Впрочем, какая разница? Она вдыхает пряный аромат мужской кожи, нежно касаясь ее губами…

Часть ее сознания, неподвластная наваждению, твердит, что это не Шон. Тот был другим, совсем другим… и запах его юного тела был иным, и обнимал он ее не так, совсем не так… Неужели все еще длятся чары Мириам?.. И Памела снова сладко застонала во сне…

Бедра ее словно наяву ощущали тяжесть бедер неведомого мужчины… неведомого, но до боли желанного. Подчиняясь размеренному ритму, она испытывала восторг бесконечный, беспредельный… Неужели бывает такое? Она не просто достигла вершины блаженства, она осталась там, купаясь в волнах наслаждения, набегающих одна за другой…

Во сне все бывает, дорогая, твердил рассудок. Но почему же тогда, как ни старается, она не может разглядеть лица своего призрачного возлюбленного? Глаза застилает жемчужный туман, сквозь который угадывается лишь общий абрис. Почему?

— Потому что еще не время, Русалочка…

Голос Мириам! Значит, все-таки…

Нечеловеческим усилием воли Памела заставила себя оторвать голову от подушки. Перед глазами все плыло, руки и ноги дрожали — в точности так, как бывает после ночи любви, безумной любви…

В чем же все-таки дело? Может, зря она винит колдунью, может, просто нанюхалась до одури духов Милли? Запахи и прежде действовали на нее магически…

Тряхнув головой, Памела обнаружила, что волосы влажны и спутаны так, словно кто-то и впрямь запускал в них пальцы, лаская каждую прядь, и тяжело вздохнула — при их длине она как минимум полчаса потратит на прическу. Интересно, который сейчас час? Пять минут второго… У нее уйма времени.

Встав на ноги и потянувшись все телом, Памела слегка поморщилась: мышцы на самом деле болели. Ничего, все можно поправить при помощи душа и легкого массажа.

Вновь зазвонил телефон, и Памела поплелась в гостиную, даже не набросив халата. Зачем? Ведь на сей-то раз она точно одна в номере.