По прихоти судьбы

Оглавление

Железная логика. С улыбкой жду, что дочь предпримет. Она смотрит на меня с легким упреком.

— Неужели ты не понимаешь?

— Гм… признаться, не совсем. О колдуньях ты могла бы рассказать ему и в другой раз, незачем тревожить Дэниела по пустякам.

— Разве это пустяки?! — возмущенно спрашивает Лаура. Она досадливо качает головой. — Не понимаешь… Ты просто ничего не понимаешь!

— Хорошо, — сдаюсь я. — Я наберу его номер, но, чур, извиняйся и объясняй все сама.

Лаура с готовностью кивает.

— Не забудь сказать, что мама была против, но ты посчитала, будто она… ничего не понимает.

Лаура делает утешительный жест.

— Скажу-скажу.

Мы идем в дом. Подражая взрослым, она с озабоченной мордашкой забирается в кресло возле телефонного столика и сцепляет руки в замок. Я набираю номер Дэниела, который, не знаю когда, выучила наизусть и протягиваю трубку Лауре.

— Дэн? — спрашивает она пару мгновений спустя. — Мама сначала не разрешала тебе звонить, но я уговорила ее…

Отхожу к окну, чтобы у Лауры не возникло чувство, будто я не даю ей шагу ступить без моего надзора, наблюдаю за ней краем глаза и раздумываю о том, каким образом Дэниелу удалось так расположить ее к себе.

Она у меня девочка общительная и может запросто вступить в разговор даже с незнакомыми, но чтобы привязываться так скоро и настолько сильно… Подобного я что-то не припоминаю.

Что важнее всего для матери, оставшейся без мужа, если она вдруг почувствует, что опять готова сойтись с мужчиной? Для хорошей матери или хотя бы просто нормальной — конечно, то, примет ли ее новый избранник ребенка. Дэниел тотчас подобрал к Лауре ключик, покорил ее чуткое детское сердце. Это ли не высшее счастье?

Что за тайну он хранит? — размышляю я. Может, это связано со здоровьем? Может, у него никогда не будет детей? В этом нелегко признаться, с этим тяжело жить.

Задумываюсь. Вообще-то мое мнение: с тем, с кем вступаешь в серьезную связь, лучше рано или поздно обзавестись общими детьми. В противном случае придет тот день, когда отношения исчерпают сами себя и наступит скука. Но у меня есть Лаура, она могла бы стать Дэниелу дочерью. Так и ему было бы легче, и я не слишком переживала бы…

Одергиваю себя. Чересчур я тороплю события. Чувствую, как к щекам приливает краска стыда.

— Мама! — зовет Лаура.

Вздрагиваю, будто меня застукали за каким-нибудь непристойным занятием, поворачиваюсь и, чуть хмурясь, смотрю на дочь.

— Дэн тебя зовет! — звонко сообщает она.

— Да? — Пересекаю комнату, торопливо прогоняя остатки глупых раздумий, беру трубку и, прежде чем ответить, тихо и глубоко вздыхаю. — Дэниел?

— Твоя дочь бесподобна, — смеясь говорит Дэниел. — Сказала, что под драным покрывалом нашлось бы место и для третьего человека, и пообещала, что в следующий раз непременно возьмет меня с собой. А может, и тебя тоже — чтобы ты не скучала одна. И пригласила на день рождения.

Лаура крутится у дивана и не сводит с меня глаз. В ее взгляде любопытство, ожидание, даже надежда.

— Золотце, иди к себе, раздевайся и чисти зубы, — говорю ей я.

Она недовольно кривится.

— А можно мне еще чуть-чуть побыть здесь?

Качаю головой.

— Нет. Уже поздно. Беги, не спорь.

Лаура, дуя губы, плетется прочь из гостиной. Я отхожу к противоположной стене, чтобы она ничего не слышала, и говорю в трубку:

— Дэниел, ты уж прости, что она донимает тебя своими сказками. Я пыталась…

— Донимает? — прерывает меня Дэниел. — Ничуть она меня не донимает. И потом… Если бы ты только знала, что я почувствовал, когда понял: эта крошка звонит, чтобы пожелать мне спокойной ночи. Да мне плакать захотелось, голова пошла кругом! Честное слово!

— Не болтай глупостей, — бормочу я, хоть самой безумно приятно.

— Ты называешь это глупостями? — совершенно серьезным тоном спрашивает Дэниел. — Если хочешь знать, меня ничто так не трогало долгое-долгое время. Только задумайся: шестилетняя девочка, прежде чем отправиться спать, вспоминает обо мне и бежит к телефону… — Он на миг умолкает, и я чувствую, хоть нас и разделяет, может, целых полгорода, что его душа полна предельно чистых и ярких чувств. — Самая-самая милая девочка в мире, — добавляет Дэниел. — Если, конечно, не брать в расчет ее маму…

Я сама уже чуть не плачу. Нет, распускаться нельзя. Вдруг умирающая от любопытства Лаура вернется, выдумает предлог? Тогда начнет задавать вопросы, а ответить я не сумею.

— Спасибо, что пригласили меня, Трейси, — говорит Дэниел. — По-моему, столь безмятежных и радостных дней в моей жизни не было с детства.

— Пожалуйста. А тебе спасибо, что приехал, — отвечаю я, поглядывая на раскрытую дверь. Лауры нет. Наверное, убедительного (по ее мнению) предлога найти не может, а выходить просто так не решается. Я, когда иначе нельзя, умею быть и строгой.

— И, прошу тебя, не бери в голову то, что я наболтал в саду, — беспечно произносит Дэниел.

Я чувствую, сама не знаю как, что беспечность эта наигранная. Может, я и ошибаюсь. Так было бы лучше.

— Обещаешь?

— Гм… — в замешательстве мычу я.

— Мы непременно поговорим об этом как-нибудь в другой раз, — добавляет Дэниел. — А пока… сегодня… не имеет смысла ни о чем задумываться. Договорились?

— Да, — отвечаю я.

— Вот и хорошо. Сладких тебе снов. И удачного завтрашнего дня.

— Спасибо. Тебе того же.

6

Откладываю в сторону трубку и обхватываю себя руками. Происходит что-то таинственное, колоссальное и непостижимое. Нечто такое, отчего жизнь вдруг дает крен и продолжает течь в ином направлении. Я еще не могу сказать, к лучшему это или к худшему, до сих пор не знаю, готова ли я к переменам, одолела ли безумный страх, но чувствую, что именно этого человека я подсознательно ждала, по крайней мере последнее время.