Двойник китайского императора

Оглавление

1/70
Следующая

Часть I

Едва закрылась дверь за Махмудовым, хозяин кабинета нервно нажал ногой педаль сигнала, и тут же на пороге появился ухмыляющийся помощник.

— Что скалишься?.. — зло оборвал его секретарь обкома. — Налей скорее выпить — замучил, гад.

Помощник тенью скользнул за перегородку, где архитектор умело разместил комнату отдыха — там находился вместительный финский холодильник "Розенлеф".

Анвар Абидович вышел из-за стола и прошелся по просторному кабинету, обдумывая только что закончившийся разговор.

— Словно вагон цемента разгрузил, — сказал он мрачно и, разувшись, пробежал по длинной ковровой дорожке до входной двери и обратно несколько раз, потом бросился на красный ковер и долго энергично отжимался. Он гордился своей физической силой и, бывая в глубинке, охотно включался на праздниках в народную борьбу — кураш — и редко проигрывал: не растерял ловкости и сноровки, отличавших его смолоду. Отжавшись, он так и остался сидеть на ковре, только по-восточному удобно скрестил ноги; помощник поставил перед ним медный поднос с бокалом коньяка и тонко нарезанными лимонами — он понимал хозяина без слов. Выпив коньяк залпом, как водку, жадно закусил лимоном и сказал:

— Небось и ты издергался, все ждал: вот вбегу по звонку, а иноятовский зять на ковре ползает, слюни распустив, детей просит пожалеть…

Помощник, каким-то чутьем угадав желание хозяина, наливает бокал еще раз до краев, хотя ошибись — умоешься коньяком, да еще отматерит, скажет злобно: спаиваешь?

Анвар Абидович второй бокал пьет уже не торопясь, смакуя, — в чем-чем, а в коньяке он понимает толк и всякую дрянь не принимает, помнит о здоровье. Наверное, ему надоедает смотреть снизу вверх, и он приглашает помощника присесть рядом, приготовив и себе небольшую рюмку.

"Значит, понесло шефа на философию", — думает помощник тоскливо.

— Слез Махмудова сегодня не удалось увидеть ни тебе, ни мне. Крепкий мужик, побольше бы таких, а то уже неинтересно работать: не успеешь прикрикнуть — тут же в штаны наложат, дышать в кабинете нечем.

Осмелев после выпитого, помощник вставляет свое:

— Зачем мучились, изводили себя? Оформим дело, и концы в воду: и судья подходящий есть, и прокурор на примете, только и ждет, как бы вам угодить, а материалов у меня на всех припасено с десяток, на выбор, — и, довольный, громко смеется, обнажая полный рот крупных золотых зубов.

— Если бы я жил твоим умом, Юсуф, давно бы сам в тюрьме сидел, — говорит мирно хозяин кабинета и поднимается.

Помощник торопливо подает туфли, и, пока ловко завязывает хозяину шнурки, Анвар Абидович терпеливо объясняет ему:

— Если всех толковых пересажаем, кто же работать будет, область в передовые двигать, — с теми, за кого ты хлопочешь, дорогой мой Юсуф, коммунизма не построишь, век в развитом социализме прозябать придется.

Вернувшись за стол, он продолжает:

— А Махмудова не в тюрьму надо упечь, как ты предлагаешь, а к рукам умно прибрать следует. Хотя и трудное это дело, как я понял теперь, с характером, гордый человек. Тут ведь такая хитрая штука: нужно, чтобы он верой и правдой и нам служил, и государству. С обрезанными крыльями он мне не нужен, потому и не резон мне отбирать у него район. Да и народ, как я думаю, за него горой стоит.

Ты ведь знаешь: сам Акмаль Арипов не решается в открытую отнять у него какого-то жеребца, а за деньги тот не продает — подсылал аксайский хан подставных лиц. Большие деньги предлагал, а Махмудов ни в какую, говорит: не для утехи держу чистопородного скакуна, а для племенного конезавода, и, мол, цена ахалтекинцу — сто тысяч долларов. Акмаль уже год бесится, говорит: я ему пятьдесят тысяч наличными предлагаю, а он о ста тысячах для государства печется!

Анвар Абидович просит налить боржоми и, выпив, продолжает:

— А я всякий раз подзуживаю Акмаля, говорю: а ты приди к нему со своими нукерами, как ты обычно поступаешь, и забери коня бесплатно. Нет, отвечает мне Арипов, не унести моим нукерам, да и мне самому ноги из района Махмудова. Больно народ его любит, уважает, Купыр-Пулатом называет, пойдет за ним в огонь и воду. А ты, Юсуф, предлагаешь посадить такого орла, говоришь, нашел продажных судью и прокурора. Нет, народ дразнить не стоит, он знает, кто чего стоит…

Видя, что помощник приуныл, Анвар Абидович говорит примирительно:

— Не расстраивайся, Юсуф, посмотрим, чья возьмет: я тут кое-что придумал, не отвертится Купыр-Пулат, будет ходить в пристяжных. Бумагам, что ты добыл на него, цены нет, дорогой мой. — И, заканчивая беседу, добавляет: — Давай выпьем еще по одной, поеду-ка я после обеда отдыхать в одно место… — Приятная мысль, видимо, пришла ему неожиданно, и он хитро улыбается; улыбается и помощник. — Умаял меня твой Купыр-Пулат, — говорит секретарь обкома и разливает на этот раз коньяк сам: чувствуется, поднялось настроение. Выпив, возвращается к прежнему разговору — видимо, он крепко занимает его. — Если выйдет по-моему, подарю я махмудовского жеребца Арипову, вот уж обрадуется аксайский хан.

— А если не получится? — вырывается невольно у помощника — он чувствует момент для коварных вопросов.

Вопрос не ставит хозяина кабинета в тупик. Закрывая сейф, он небрежно роняет:

— Вот тогда и сгодятся твои дружки — судьи и прокуроры…

И, довольные пониманием друг друга, они долго и громко смеются.

Помощник убирает поднос с остатками "Варцихи", бокалы и собирается уйти тайным ходом. Есть вход со двора, из сада, прямо в комнату отдыха — через него проводит он к Анвару Абидовичу людей, связь с которыми хозяин кабинета не хотел бы афишировать, ну и женщин, конечно. Но шеф останавливает его, словно читает мысли своего помощника, которого держит при себе уже лет двадцать, с тех пор, как стал в глухом районе секретарем райкома.