Люби меня, ковбой!

Оглавление

Она на секунду замолчала и вскоре продолжила:

— Возвращаясь тем вечером в город, ты вел войну с самим собой — одна половина тебя твердила, что ты должен сделать, а вторая сопротивлялась этому изо всех сил. Я права?

— Может быть, — недовольно ответил он.

— Попросить Джорджа уйти на пенсию, чтобы сохранить деньги, казалось тебе неизбежностью. Но твое сердце, добрая и чуткая часть тебя самого, тот Деннис, который любит Джорджа как отца, протестовал против такой жестокости.

— Возможно.

— Итак, ты мчался в своем пикапе, продолжая войну с самим собой, которая длилась уже несколько недель. С одной стороны, ты осознавал, что должен быть практичным, а с другой, понимал, что эта практичность может уничтожить старика Джорджа и что из-за нее ты потеряешь часть своей земли, за которую сражались три поколения твоих предков.

Деннис молчал, и Бетси решила тоже выйти из машины и встать рядом с ним. Она чувствовала, что ему больно слушать все это. Но она должна продолжать, раз уж начала.

— Потом, откуда ни возьмись, на дороге возник олень, — говорила она низким голосом. — И огромная сосна отправилась к своему Создателю. Ты тоже чуть было не отправился следом за ней. Так одна половина тебя оказалась в больнице, а вторая... вторая в другом месте.

— Довольно складная история, — сказал он, глядя в темноту перед собой. — Вот только скажи мне, малышка, какая часть меня не угодила в больницу?

— А ты сам угадай, — ответила Бетси. Ей следовало ожидать такой скептической реакции. Оба Денниса не верили в существование своей второй половины.

— Я намекну, — язвительно добавила она. — Скажи, ты до сих пор придумываешь отговорки, чтобы не продавать землю?

— Нет. Я должен это сделать. С этим у меня больше нет проблем.

— Вот тебе второй намек: как ты решил поступить с Джорджем?

— Я очень люблю его, но ему уже восемьдесят три. Его ждет приличная пенсия, так что с деньгами у него проблемы не будет. Проблема — найти деньги для ранчо. Я думаю, Джордж это поймет.

— Итак, Деннис, решай сам — какая часть тебя не попала в больницу? — настойчиво спросила она.

Розовый серп молодого месяца поднялся над дальними вершинами гор, и теперь в его свете Бетси показалось, что на лице Денниса мелькнула усмешка.

— Я думаю, что это была моя слабая часть, малышка. Ты этого ответа ждала? Только не жди, что я пожалею о ней. Если ты надеешься на великий психологический прорыв с моей стороны, то могу заверить, что тебя ждет разочарование. Вы, консультанты, лучше поберегите свои знания для учеников высших школ.

— Вот как? — удивилась она, глянув на его профиль. — А откуда ты знаешь, что я — психолог-консультант в высшей школе?

Он замялся.

— Ты... сама мне сказала. Да, ты сказала мне об этом.

— Ты прав. Я сама сказала тебе об этом. Но когда?

— Сегодня, — быстро ответил он. — Мы сегодня о многом говорили. Мне кажется, ты упомянула о проблеме на работе.

— А вот и нет, — возразила она. — Сегодня мы вообще не говорили о моей работе. Мы обсуждали мою проблему с Марсией в тот день, когда ты вышел из больницы.

— Не может быть. Я отчетливо помню, что пытался найти свою шляпу в тот день, когда встретил тебя. В то утро мы не говорили на личные темы.

— Когда же, по-твоему, мы об этом говорили, Деннис?

— Не знаю, — раздраженно бросил он. — Ты — психолог, это по твоей части. По-моему, твой босс — круглый осел, а твой бывший жених — просто бесчувственная, тупая колода. И мне наплевать, когда мы говорили об этих двух придурках.

Бетси вздохнула.

— Подумай об этом, Деннис. Я верю, что ты найдешь ответ.

Деннис молчал почти целых пять минут.

Стоя рядом с ним, Бетси наслаждалась тишиной ночи и тонкими ароматами, витающими в горном воздухе. Но больше всего она наслаждалась запахом солнца, исходившим от тела Денниса.

Он стоял, расслабившись, скрестив руки на груди, опираясь на крыло машины. Казалось, он о чем-то сосредоточенно думает.

О Боже! Расстояние, разделявшее их, незаметно исчезло, и теперь его плечо прикасается к ее плечу.

Как это случилось?

— Нет, — наконец проговорил он. — Я не знаю, как это случилось.

Бетси испуганно вздрогнула.

— Я только помню, что ты говорила мне об этом. Вот и все, — добавил он, и она с облегчением поняла, что он продолжал думать о том же, в то время как ее мысли уже несколько раз успели смениться.

— Я вспомнил еще кое-что, — тихо проговорил он, повернув к ней голову.

— Что? — спросила она, чувствуя, как ее сердце забилось быстрее.

— Я вспомнил, что очень хотел поцеловать тебя, когда ты рассказала мне историю о той девочке и сказала, что сожалеешь о том, что сделала, — хриплым голосом сказал он.

— Да? — сорвалось с ее губ вместе со вздохом, и она на какое-то время совсем перестала дышать.

Она тоже помнит, хотя и смутно, как однажды его губы, его влажные, горячие губы слились с ее губами. Его желанные, нежные губы... Ей казалось тогда, что она припала к живительному роднику и могла бы пить из него вечность.

И его руки. Она помнит его руки, помнит, как он запустил пальцы в ее волосы, и как потом его пальцы скользнули по ее лицу... Его грубый большой палец бережно гладил кожу у самых глаз, потом гладил ее губы, будто исследовал каждый их уголок.

Каким неожиданным и сладостным был его поцелуй в тот жаркий полдень! В тот день, когда они прощались на его ранчо.

Но теперь, о Господи! Что он теперь делает с ней? Она не помнит, чтобы его руки скользнули вдоль ее тела и стали гладить ее бедра. Она не помнит, чтобы они потом отправились искать ее грудь, подкрались, нащупали то, что искали... Она не помнит, чтобы когда-либо испытывала такое острое и пронзительно-сладостное, такое головокружительное блаженство.