Оценить:
|
Там, где кончается волшебство
- Предыдущая
- 33/86
- Следующая
33
Он пропустил вопрос мимо ушей, хотя мне было правда интересно. Собравшись запрыгнуть на водительское сиденье, он вдруг спросил:
– Хочешь прокатиться? Посмотреть на все из кабины? Поехали, Осока. Я ж знаю, тебе любопытно.
Он улыбнулся, поднял брови домиком, и в этот момент что-то внутри меня отпустило, что-то очень глубоко внутри, где-то в районе матки, – всего на долю секунды.
16
Пока мы тряслись на ухабах, Чез беспрестанно поворачивался ко мне и улыбался. Руки мои зажили отдельной от меня жизнью. Они то хватались за торпеду, то вцеплялись в дверную ручку, то прикладывались к спасительным заколкам. Когда Чез наконец заметил, что я немного нервничаю, он снова улыбнулся:
– Ты как?
– Смотри на дорогу, – прошипела я.
– Смешная ты.
– Смешная? Щедрая похвала из уст немытого хиппи.
На ферме Крокера фургон с размаху остановился. Чез выскочил, обежал машину и распахнул передо мною дверь, как перед высокопоставленной особой.
– Я и сама бы справилась, – буркнула я.
Здесь было необычайно пусто для действующей фермы. В грязи что-то поклевывали несколько род-айлендских красных, а с высоты несвежей навозной кучи на меня взирал видавший виды петух. Двое сонных гончих и малая английская борзая лениво подошли ко мне с намерением обнюхать. Постройки фермы медленно, но верно проседали, а все сельскохозяйственные машины, которые мне довелось увидеть, насквозь проржавели. Не очень-то похоже, чтобы кто-то здесь «жил тем, что пошлет земля».
– Заходи! – воскликнул Чез.
Я молча скрестила на груди руки. Мне вовсе не хотелось заходить. Но он уже открыл передо мною дверь.
На кухне в дровяной печи горел огонь и было на удивление тепло, хотя и пусто. Откуда-то из комнат доносилась странная музыка. Я никогда такой не слышала, и было непонятно, нравится ли мне она. В воображении она будила образ солнца, отражающегося в тонких ручейках стекающей патоки. Но в ухо заползала, как насекомое.
– Откуда эти звуки? – спросила я.
– Пойдем, – ответил Чез и повел меня вглубь дома.
На улице был яркий день, но в комнате, куда мы забрели, благодаря задернутым занавескам стояла полутьма. Везде горели свечи. По стенам на матрасах валялись люди, все курили. Тут же играло несколько детей. Все пребывали будто в полусне и мало обращали на меня внимания. В куче валявшихся я узнала Люка. Он вяло помахал мне. Я чуть не наступила на проигрыватель – так вот откуда доносилась музыка. Я опустила взгляд на пластинку. При виде этих сонных, сидящих среди бела дня в потемках трутней, я думала лишь об одном: какая зряшная трата свечей.
В углу вдруг кто-то зашевелился, среди теней мелькнула пара окосевших глаз и подмигнула мне. Грета. Она освободилась от объятий ребенка и подошла, прижав меня к себе с такою силой, будто я была ее сестрой – давно потерянной и вдруг нежданно обретенной. Я просто не знала, куда мне деться от неловкости; старалась по возможности не морщить носа. Грета почувствовала, что мне не по себе, и отвела меня обратно в кухню, пообещав кусок бисквитного торта с чашкой чая. Чез вышел вслед за нами.
– Какие жуткие звуки! – снова запричитала я, когда мы сели за кухонный стол.
– Ситар. Индийский инструмент. Эта музыка из Индии.
– Там ей и место, – не унималась я; бог знает, что будет, если слушать ее целый день.
Чез засмеялся:
– Ситар очень сложный инструмент.
– Не сомневаюсь, – отрезала я и повернулась к Грете. – Там, в комнате, был твой ребенок?
– Нет, – ответила она, заваривая чай. – Это Дубрава, сынуля Чеза.
– Дубрава? Впервые вижу мальчика по имени Дубрава.
– Я тоже не сказать чтобы часто сталкивался с девушками по имени Осока, – ответил Чез.
– И где же его мамочка?
– Ой, – улыбнулась Грета. – При Чезе некайфово говорить о Дубравиной маме.
– Почему же?
– Потому что она ведьма, – заявил Чез.
– Ведьма? – переспросила я. – То есть такая, которая колдует?
– Ты сахару не хочешь? Грета, положи ей сахар в чай, – попросил Чез. – Нет, она в другом смысле ведьма.
– А сколько же смыслов у слова «ведьма»? – не отставала я.
– Она эгоистичная и злобная, поэтому мы не желаем иметь с ней ничего общего.
– То есть она, скорее, не ведьма, а просто сука.
Лениво почесывая подбородок большой крепкой рукой, Чез произнес:
– Осока, ты прекрасно знаешь, о чем я; кончай меня подкалывать.
– Ему не в кайф ее обсуждать, – вмешалась Грета.
– Я вовсе не подкалываю тебя, – сказала я. – Что они там курят? Воняет, как мокрая собачья шерсть.
Съев торт и выпив чаю, я пошла домой. Чез предложил подбросить, но я решила, что пешком всего пятнадцать минут, и отказалась, а зря, потому что в итоге меня провожала Грета. Не знаю уж почему. Мне вдруг подумалось, что я ни разу в жизни не встречала такого радостного человека. Она все время улыбалась, правда. Меня даже подбешивало.
– Как твоя старушка?
– Сносно, – ответила я.
Пока мы шли, она напомнила про день рождения Чеза. Я ей ответила, что если будет играть та дурная индийская музыка, то я на вечеринку не пойду. Она сказала: нет, мы будем играть свою, и неожиданно разразилась песней. Старинной китобойной, которую я раньше никогда не слышала. Грета сказала, что она родом из Ярмута и песня тоже оттуда. Мне песня очень понравилась, и я ее запомнила, но Грете об этом не сообщила. Когда она закончила петь, я ей в ответ исполнила «Джона Ячменное Зерно». Она хотела даже остановиться, чтобы послушать, но что за глупость – стоять посреди дороги и голосить. Я настояла, чтобы мы шли дальше.
По окончании песни она принялась на все лады расхваливать мой голос и спросила, сколько я знаю песен.
- Предыдущая
- 33/86
- Следующая