|
Оценить:
|
Гроб подполковника Недочетова
4
— Ну, а потом?
— А потом, как пошла я за армией, бросила старый псевдоним — чорт с вами: берите меня Королевой Безле!.. Только в Омске чуть скандал грандиозный не вышел. Кутила я с красильниковцами. Ребята денежные, щедрые, только хамы уж очень. Все шло отлично, как следует, да подвернись штабной какой-то. Пьяный уж, мокренький откуда-то прикатил. Услыхал, что меня королевой все называют, взбеленился: «Не позволю, говорит, чтоб величество оскорбляли!.. Изрублю!.. Большевики!» и полез с шашкой. Еле уняли его... успокоился... А утром — вызвали меня к коменданту, допрос: почему королевой именуюсь? Откуда такая королева Безле?.. Вот умора!.. Монархисты!..
Как-то уж в этом походе по таежным проселкам Королеву Безле спросили:
— А ты не монархистка, королева?
Женщина вскинула голову, подперла руками мощные бока и гордо ответила:
— Нет!.. Я — революционерка!..
Полупьяные офицеры посмеялись шутке, но женщина обиделась.
— Вы не гогочите!.. Я — серьезно... Я ведь вас всех ненавижу! Всех!..
Королеву одернули, прикрикнули на нее, пригрозили:
— Если-б ты не пьяная, да не женщина — так живо попала бы в расход!..
А позже, уже под утро, когда Королева Безле укладывалась в своей избе спать, Желтогорячая, превозмогая тяжелую сонливость, сказала ей.
— Вот ты, Маша, всегда меня ругаешь, что я задираю офицеров — а ты? Разве так можно?.. Ты знаешь на что они способны?..
— Я знаю, — вяло сказала Королева. — Я, Лидуша, не сдержалась... Во мне ведь все кипит... Я и не рада, что увязалась с ними... Я, Лидуша, ненавижу их...
— За что их любить? — зевнула Желтогорячая. — Нам если любить кого, надолго ли нас хватит...
— Нет, я не про это. Я их ненавижу за все их повадки; за злобу ихнюю... Как они, Лидуша, с крестьянами расправлялись!..
— Ну, — еще раз зевнула Желтогорячая (разговор какой неинтересный; спать хочется) — так ведь то красные... большевики. Как же иначе?
— А они хуже большевиков! Хуже! — вспыхнула Королева и грузно завозилась на постели. — В тысячу раз хуже!..
— Тише ты, сумаcшедшая! — оробела Желтогорячая — и сползла с нее сонливость. — Совсем ты, Маша, сдурела!.. Тише!..
— Не бойся... никто не услышит... А веришь ли, — не лежит у меня сердце дальше с ними тащиться... Куда мы тянемся, зачем?..
— Ну-ну! Не глупи! Доберемся до Читы, а оттуда в Харбин... Там такие шантаны! Там иностранцев полно!.. Сама же все радовалась...
— Не знаю я теперь... Дико у них... Донесем ли мы, Лидуша, кости целыми до Харбина?..
— Посмотрим... Давай лучше спать...
6. Разговор практический.
— Георгий Иванович, вы сами допрашивали часовых?
— Сам, господин полковник!
— Ну и?..
— Сначала отпирались: «Знать ничего не знаем!» — а когда я принажал, один разнюнился: «Простите! на деньги позарился! на золото!..» Я спрашиваю: «Откуда узнали, что деньги в ящиках?» — «Ребята, говорит, болтали...» — «Какие ребята?» — «Да, почитай, весь обоз!»...
— Вот как!..
— Да, очевидно, все разнюхали...
Полковник Шеметов нервно прошелся по избе и помолчал. Адъютант, остро поглядывая на него, следил.
— А ведь это неладно! — озабоченно сказал полковник. — Как вы, Георгий Иванович, полагаете?
— Куда уж тут ладно!.. Весь отряд узнает — большие могут нам быть, полковник, неприятности... И так люди ненадежны, болтают... Было несколько случаев дезертирства... Вчера арестовали подозрительного типа, на жида смахивает...
— Расстреляли?
— Разумеется...
Снова помолчали. Полковник щелкнул портсигаром, угостил адъютанта папироской, сам взял. Закурили.
— Какие меры, по-вашему, помогли бы? — затянувшись и окутав себя дымом, спросил полковник.
— Какие?.. Нужно, по-моему, деньги из ящиков переложить в другое место.
— Ну, а там, в другом месте, не разнюхают разве?.. Нет, это не план.
— Простите, полковник, нужно найти такое место, где бы не разнюхали.
— Но какое?..
— Подумаем... Найдем.
— Подумайте.
В избе было жарко. На крашеном деревянном столе ярко горела штабная лампа-молния. Где-то за стеной, на хозяйской половине гудели голоса. За заиндевелым окном грудилась морозная голубая ночь.
Адъютант прошелся по избе и мягко (чуть-чуть согнув ноги в коленях) сел на скрипучую табуретку у стола. Полковник полулежал на диване. Над ним весь угол был заставлен, занавешан иконами. Табачный пахучий дым тихо плыл вздрагивающими, вьющимися лентами: над огнем, над головами, возле иконописных ликов.
Нарушая неожиданно молчание, адъютант перегнулся (тонко скрипнула табуретка) к полковнику и вяло улыбнулся:
— Я, собственно говоря, полковник, уже составил план... Я только боюсь, что вы из предрассудка откажетесь от него...
— Что такое? Какой план? — оживился полковник. — Если хороший — валяйте смело!
— План хороший! — снова покривил адъютант губы вялой улыбкой.
— Ну!?
Адъютант встал с табуретки, прошелся, остановился перед полковником:
— Видите ли... С нами следует при почетном карауле тело подполковника Недочетова... В условиях войны вообще не полагается пускаться в такие сентиментальности, но вдова полковника настояла, и мы принуждены были взять труп с собою... Мертвым, собственно говоря, все равно где гнить. А гроб — место надежное...
— Что такое? — вскинулся полковник, перебивая адъютанта. — Вы полагаете...
— Виноват, полковник, — вот вы и недовольны... Я предупреждал...
— Но, постойте, постойте! Что же вы это предлагаете?.. Положить к мертвому в гроб...
