2. Щит и меч. Книга вторая

Оглавление

— В связи со всем этим я полагаю, — заключил Фурст, — что война с Россией примет затяжной характер, и это потребует не только исключительного самообладания нашего генералитета, но и предельной самоотверженности всей нации.

И тут же Зубов с таким восторгом предложил выпить за здоровье полковника, что тот даже несколько смутился. Он никак не ожидал столь почтительного отношения к себе, особенно после того, как в районе Ельни потерял почти весь личный состав своей дивизии.

Рассматривая на свет наполненный вином бокал, Фурст сказал с грустью:

— На Днепре, в районе Соловьевской переправы, советский офицер, командовавший зенитной батареей, обратил зенитные пушки против моих танковых подразделений. Я испытывал известные трудности, считая не совсем удобным докладывать командующему группировкой фельдмаршалу фон Боку об этом конфузном казусе, принесшем нам значительный урон. Но когда на подступах к Туле русские зенитные пушки нанесли куда более значительный урон этому выскочке, любимцу фюрера танковому королю Гудериану, я счел это для себя утешительным. Ибо масштабы моих потерь несоизмеримы с конфузом Гудериана. Но я надеюсь, — добавил он в утешение, — что немецкий технический гений превзойдет русскую техническую мысль. И если новые машины будут соответствовать своим несколько романтическим названиям, то «пантеры» и «тигры» так же свирепо разделаются с русскими войсками, как хищники, вырвавшиеся из клетки на цирковой арене, с перепуганной толпой. Во всяком случае, мы твердо рассчитываем на подобный результат.

— Вы уже видели эти новые машины? — поинтересовался Зубов.

— О, нет. Пока их производство и испытания на танкодромах сохраняются в строжайшей тайне.

Стараниями Бригитты Зубов получил теперь новую должность — в строительной организации рейхсминистра доктора Тодта. Зубов руководил здесь полувоенной частью. Она состояла из немецких граждан, отбывающих трудовую повинность на разного типа стройках, связанных с нуждами вермахта. Благодаря своей сообразительности Зубов довольно быстро занял в этой организации прочное положение.

И совершенно неожиданно он обнаружил в себе дарования тонкого и дальновидного дельца. Так, например, по личным просьбам местных руководителей гестапо и СС, а также имперских особых уполномоченных он щедро отпускал высшие сорта цемента и стальной прокат на сооружение в их особняках обширных и благоустроенных бомбоубежищ. А потом при помощи своих заказчиков или актировал эти дефицитные, остро необходимые фронту материалы, как не доставленные на место в связи с аварией на железнодорожном транспорте, или же подменял сортами, малопригодными для оборонительных сооружений.

Когда Вайс похвалил его за то, что он стал работать на более высоком уровне и с более плодотворными результатами, Зубов признался со вздохом:

— Переквалифицировался в блатмейстера, только и всего. Я думал, у немцев в этом деле порядочек — строжайший учет, дисциплина. А на самом деле что? Тянут себе все, что плохо лежит. Ну и жулье!

— Ты только не вздумай отказываться от подарков, — строго сказал Иоганн.

— Значит, учишь взятки брать?

— Именно. И соразмерно твоему положению, чтобы тебя уважали.

— За взятки?

— Не за взятки. — Иоганн постарался несколько смягчить выражение. — Просто ты должен помнить о своем престиже и не ронять его по пустякам.

Зубов вытянул пальцы, которые до того стыдливо поджимал, показал два перстня, украшенные бриллиантами, спросил смущенно:

— Видишь, до чего дошел?

Вайс осмотрел кольца, предупредил:

— Смотри, чтобы фальшивых не всучили. Дураков здесь не очень-то любят. И учти: когда еще будут давать, нужно капнуть на камень, — если капля растекается, значит, фальшивые. А лучше всего в кислоте подержать, — если камни не потускнеют, значит, настоящие. Человек, знающий толк в драгоценных камнях, заслужит больше уважения в этом обществе, чем тот, кто прочтет лишнюю книгу.

— Да на черта мне эти бриллианты! — возмутился Зубов.

— Ты дурака не валяй! — рассердился Иоганн. — Такой перстень при случае можно в лагере на человека обменять, и, пожалуй, даже не на одного.

48

Наступил период, когда Александр Белов полностью и окончательно перевоплотился в абверовского офицера Иоганна Вайса. Он научился мыслить и вести себя так, как полагалось мыслить и вести себя Иоганну Вайсу, облеченному доверием вышестоящих начальников, руководителей немецкой разведки. Он сумел заслужить их уважение не только своей безупречной исполнительностью, но и инициативностью, — а это было качество, не столь уж распространенное среди немецкого офицерства. И постепенно ему удалось добиться не одного лишь доверия к себе. Иоганн Вайс приобрел прочную репутацию человека, способного выполнять самые замысловатые, самые щепетильные поручения, сохраняя при этом скромность, бескорыстие и молчаливую преданность тем, от кого он подобные поручения получал.

Но завоевать симпатии Лансдорфа, в котором Вайс безошибочно угадал человека незаурядного ума, было не так просто, пришлось прибегнуть к более усложненному методу.

Прежде Иоганн безропотно соглашался со всеми рассуждениями Лансдорфа. Теперь, хотя это было и не всегда безопасно, он позволял себе, конечно в границах сдержанной почтительности, высказывать суждения, отличные от его мнений.

Так, Вайс стал тонко и вместе с тем настойчиво внушать Лансдорфу, что разведывательные неудачи абвера на Восточном фронте объясняются вовсе не тем, что отбор агентов якобы недостаточно тщателен и в их подготовке допускаются оплошности.