Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел

Оглавление

В книге, лежащей перед вами, Джек Лондон, Том Микс, Нур-эддин эль-Музафир и Питер Джейрус Фрайгейт плывут на корабле «Пирушка-2» вверх по Реке. Что касается Фрайгейта и Нура, то они неплохо обрисованы в третьем и четвертом томах, а вот на характеристику остальных там места не хватило. По сей причине рассказы-«притоки» дадут мне возможность эту прореху залатать.

В этих рассказах будет также повествоваться о том, как команда «Пирушки» встречалась с важными и с менее значительными представителями различных сфер человеческой деятельности. Среди них будут Да Винчи, Руссо, Карл Маркс, Рамзес Второй, Ницше, Бакунин, Алкивиад, Эдди, Бен Джонсон, Ли Бо, Нихирен Дайсёнин, Ашока, некая пещерохозяйка времен ледникового периода, Жанна д’Арк, Гильгамеш, Эдвин Бут, Фауст и другие.

Кое для кого уже стало очевидным, что Питер Джейрус Фрайгейт удивительно схож с автором. И я в самом деле являюсь прототипом этого действующего лица, но Фрайгейт лишь приблизительно сходен со мной, подобно тому как Дэвид Копперфильд только относительно похож на Чарльза Диккенса. Физические и психологические черты автора — лишь трамплин для перенесения реальности в парареальность, то есть в литературу вымысла.

И еще я должен извиниться перед читателями за сенсационно закрученные концовки трех первых романов. Структура сериала такова, что я не смог избежать подражания азимовской «Академии». Каждый из этих томов, как кажется читателю, содержит окончательное решение, и тайна, по-видимому, раскрывается до конца, но это сделано лишь для того, чтобы в следующем томе обнаружить обманный характер приведенного раньше решения.

Я надеюсь завершить всю серию — от первого до пятого (а может, и до шестого) тома, прежде чем придет мой черед лечь и отдыхать в ожидании права подняться на борт Корабля, плывущего по Реке.

Глава 1

Тревожат сны Мир Реки.

Сон — эта Пандора Ночи — куда более щедра тут, чем на Земле. Там вы получаете один сон для себя, а ваш сосед — другой. Завтра же вам достанется соседское сновидение, а ему — ваше.

Здесь же — в этой бесконечной долине, заключенной в рамку столь же бесконечно тянущихся берегов, Пандора разом опустошила свой ларец, осыпав всех своими дарами: ужасом и наслаждением, воспоминанием о прошлом и предвидением будущего, тайнами и их разоблачением.

Миллиарды людей вздрагивают, бормочут, стонут, плачут, смеются, вопят, всплывают к пробуждению и снова погружаются в глубины сна.

Мощные стенобитные машины крушат стены сознания, и сквозь проделанные дыры проникают странные существа. Нередко им не хочется уходить, и они остаются — фантомы, отказывающиеся растаять даже при утреннем крике петуха.

А еще, по каким-то неизвестным причинам, одни и те же сны повторяются здесь снова и снова куда чаще, нежели на планете-матери. Актеры Ночного Театра Абсурда настаивают на повторных ангажементах и на представлениях, которыми руководят они сами, а вовсе не продюсеры. Зрители же не могут ни аплодировать, ни освистывать, ни швырять на сцену тухлые яйца или капустные кочерыжки, ни уходить, ни болтать с соседями, ни впадать в забытье.

Среди этой порабощенной аудитории был и Ричард Фрэнсис Бёртон…

Глава 2

Сценой и одновременно задником был туман — серый и клубящийся. Бёртон стоял в партере за креслами, подобно зрителю елизаветинских времен, слишком бедному, чтобы заплатить за кресло. Над ним висели тринадцать фигур, расположенных в креслах, которые плавали в волнах тумана. Одна из фигур сидела лицом к остальным, которые образовывали обращенный к ней лицами полукруг. Этим человеком — главным героем представления — был он сам — Бёртон.

Присутствовал там и еще некто четырнадцатый, но он скрывался в кулисах и был виден только Бёртону, который стоял в партере. Это был черный, внушавший страх силуэт, который время от времени разражался гулким смехом.

Несколько отличная от сегодняшней сцена имела место раньше, не только в действительности, но и в снах, хотя кто бы мог тут сказать — где реальность, а где — сны. Вон там сидит он сам — человек, умиравший уже семьсот семьдесят раз в тщетных попытках избавиться от своих преследователей. И там же сидят двенадцать тех, кто зовут себя этиками.

Шесть мужчин, шесть женщин. За исключением двух, у всех кожа то ли сильно загорела, то ли обязана своим темным цветом природе; волосы или черные, или темно-каштановые. Веки двух мужчин и одной женщины имеют слабо выраженную складку эпикантуса, что заставило Бёртона принять их за евразийцев. Разумеется, в том случае, если они вообще происходят с Земли.

Только двое — Лога и Танабар — назвали свои имена во время предшествовавшего краткого допроса. Ни одно из этих двух имен не показалось Бёртону относящимся к известным ему языкам, а их он знал больше сотни. Однако языки меняются и, возможно, эти люди пришли из пятьдесят второго столетия нашей эры. Сказал же ему один из их агентов, что он происходит именно из этого времени. Но ведь Спрюсу тогда угрожала пытка, и очень вероятно, что он просто врал.

Лога был одним из немногих обладателей сравнительно светлой кожи. Поскольку он сидел, а здесь (как и прежде) отсутствовал какой-либо материальный предмет для сравнения масштабов, то его рост было трудно определить — он с равным успехом мог оказаться и высоким и низким. Тело казалось плотным и мускулистым, а грудь поросла густым рыжим волосом. На голове волосы тоже были ярко-рыжие. Черты лица неправильные, но сильные — выдающийся вперед подбородок с глубокой ямкой; массивные челюсти; крупный орлиный нос; густые светло-желтые брови; широкие, полные губы и темно-зеленые глаза.