Отказать мистеру Совершенство

Оглавление

Взмахом руки он велел ожидающему груму вывести коня, и сердце Саладина замерло в ожидании чуда: вдруг мистическим образом за время его отсутствия Бархан поправился и, как обычно, резво выбежит из конюшни. Однако реальность потрясла его: жеребец едва напоминал прежнего любимца. Великолепный призовой скакун словно уменьшился в росте, когда-то блестящая вороная шерсть свалялась и потускнела, в глазах отражались страдание и боль… Бархан оскалил зубы на хозяина.

– Не подходи к нему, – предупредил Саладин. – Он стал очень злобным, никого не подпускает, даже меня.

Он едва сумел скрыть тревогу, когда Ливви, не обращая внимания на его слова, медленно, словно тень, двинулась к лошади, протягивая руки в успокаивающем жесте.

– Все хорошо, – шептала она коню нежным, музыкальным голосом, которого Саладин никогда раньше не слышал. – Я не причиню тебе боли, поверь мне, Бархан. Все будет хорошо.

Хотя жеребец привык к арабскому языку и даже до травмы не подпускал чужих, на сей раз, к изумлению Саладина, он не протестовал, когда Ливви вплотную подошла к нему. Вопреки ожиданию, он не бросился на упрямую женщину, хотя Саладин уже готовился быстро оттолкнуть ее в сторону. Ливви осторожно погладила коня по шее, и Бархан позволил ей.

– Я приехала помочь тебе, – тихо нашептывала Ливви. – Ты поправишься, вот увидишь. Веришь мне?

Конь ответил ей тихим ржанием. У Саладина перехватило дыхание от странного чувства, похожего на надежду. Однако он, как никто другой, знал горечь разочарования и утраченных иллюзий, поэтому, следуя давней привычке, одернул себя. То, что жеребец позволил англичанке погладить себя, ровным счетом ничего не значило.

– Пусть его проведут по паддоку, – сказала Ливви, – хочу увидеть, как сильна травма.

Саладин произнес несколько слов, и грум повел хромающего Бархана по кругу.

– Видишь, он припадает на…

– На левую переднюю, – деловито перебила Ливви, внимательно наблюдая за конем. – Это очень заметно. Конь испытывает сильную боль и старается не ступать на травмированную ногу. Ну вот, я увидела то, что хотела. Скажи груму, чтобы завел его в денник.

Чувствуя себя наемным переводчиком, Саладин перевел ее слова. Когда Бархан скрылся в конюшне, Ливви повернулась к Саладину. Ему показалось, что ее улыбка слегка натянута. На ярком солнце Джазратана волосы Ливви полыхали как огонь. Как ему хотелось снова коснуться их пальцами.

– Попробую несколько приемов, – сообщила Ливви. – Прошу тебя и всех остальных уйти.

Саладина охватило изумление, граничащее с восхищением, потому что в очередной раз она повелевала ему удалиться. Похоже, она привыкла командовать. Впервые в жизни ему приходилось подчиняться женщине – это возбуждало больше, чем он мог вообразить, но терпеть дискриминацию он не собирался. Пусть не надеется. Она же понимает, что здесь его конюшни, его лошадь, и он желает присутствовать. Саладин твердо сказал:

– Я никуда отсюда не уйду, Ливви.

Тяжело вздохнув, она пояснила:

– Извини, но я предпочитаю работать в одиночестве.

– Мне все равно. Я хочу остаться, – повторил Саладин.

Ливви смерила его взглядом, прикидывая, стоит ли продолжать спор, и, вероятно, пришла к разумному заключению.

– Ладно, только не отвлекай меня. Стой очень тихо, не вмешивайся. Отойди в сторону и не произноси ни звука. Понятно?

Губы Саладина кривились в мрачной усмешке, пока он слушал Ливви: никто и никогда не позволял себе разговаривать с ним в таком тоне, даже Алия – в особенности Алия – самая покладистая женщина на свете.

Инстинкт велел подойти к Ливви и напомнить, с кем она, черт побери, имеет дело. В конце концов, он – шейх, и будет делать, что хочет. Однако в данном случае Саладин понимал, что бессилен, потому что судьба любимого жеребца была важнее, чем гордость и амбиции.

– Да, Ливви, – сухо сказал он. – Понял в общих чертах.

Саладин хотел понять, как Ливви будет лечить Бархана, но она лишь осторожно прикладывали ладони к больной ноге лошади. Время пролетело незаметно. У Саладина сложилось впечатление, что Ливви говорила истинную правду: она хотела остаться одна и предпочла бы отправить его назад во дворец. Впервые в жизни от попал в ситуацию, когда его просто не замечали.

Шейхов никогда не игнорировали – наоборот, их присутствие было очень заметно. На официальной церемонии или на частном приеме шейх находился в центре внимания, даже если на первый взгляд это было неочевидно. Никто не мог выйти из комнаты, пока он там находился, никто не смел повернуться к нему спиной.

Все это не имело значения, когда он наблюдал за Ливви, которая шептала что-то в ухо Бархану, легкими, как перышки движениями поглаживая порванную связку и массируя ему спину. Удивительно, как конь терпеливо сносил прикосновения, только дважды он вскинул голову и оскалил зубы. Наконец она выпрямилась и вытерла ладони о бриджи. Саладин заметил на ее лбу капельки пота.

– На первый раз достаточно. Зайду к нему позже. Позаботься, чтобы он отдохнул. Его нельзя беспокоить до моего возвращения.

Ливви посмотрела на часы. Саладин понял, что загнал себя в тупик. Он объявил ей – вполне справедливо, – что они будут жить в разных крыльях дворца, их пути будут пересекаться только во время обеда и на сеансах лечения Бархана. Теперь он сожалел о собственных распоряжениях, более того, злился на себя. В самолете по дороге в Джазратан он думал о том, как оградить себя от возможных посягательств с ее стороны, показать, что секс для него ничего не значит. Он ожидал возражений и даже обиды. Женщины всегда цеплялись за него, когда он неизбежно бросал их.