100 и 1 день войны

• 1/2
• Следующая

Роман Лерони
СТО И ОДИН ДЕНЬ ВОЙНЫ

сценарий, литературная адаптация

О чём вы думаете, когда бегаете? Или среди вас, читающих эти строки нет никого, кто бы посвящал какую–то часть дня сему примитивному упражнению? Неужели? Ну, а для, так сказать, удержания оболочки души, именуемой телом, на некотором расстоянии от кардиологических проблем? Простым бегом, трусцой, не на пути к Марафону? Так о чём же вы думаете, когда бегаете? Музыку слушаете через ювелирное изделие от Стива Джобса (примитивная штамповка с ценой из ювелирного салона)? Это модно. Прямо с экрана какого–нибудь штатного голливудского блокбастера. А серьёзно? Нет, конечно, кино с iPhone не посмотришь. Чревато травмами для той же самой оболочки, если делать это на ходу. Конечно, можно допустить, что поднявшись в серую, а возможно, и промозглую рань, на один–два круга по стадиону в пропахшем пивной мочой микрорайоне, будет очень сложно вообще настроиться для начала какого–либо мыслительного процесса. Подумать о планах на рабочий день? О проблемах с детьми или женой (мужем)? О начальнике, который перешёл все допустимые границы в своих нападках на вас? О чём–то вы да думаете, когда бегаете, и когда от этого бега не зависит сию минуту ваша жизнь. Это точно. Но мысли ваши, даже если вы их не запомните, или они не сложатся затем в нечто, что принято именовать поступком, будут о гражданской жизни, и будут касаться цивильных хлопот.

Другое дело, когда на тебе полная выкладка, в руках автомат, пусть его укороченная версия (неожиданная милость), на голове каска, на ногах, словно сделанные из старого асфальта «берцы», за плечами компенсация милости — какое–нибудь боевое имущество роты, вроде, пулемётной станины или пары ракет для РПГ, по сторонам и сзади захлёбывающееся в асфиксии и изнеможении стадо тебе подобных. Гуп–гуп–гуп… Потное однообразие рутинного утра понедельника в военном училище. Глаза навыкате, клейкая слюна на запёкшихся губах, сердечная агония в груди, хрипящей от жажды простого и пыльного воздуха. Тоска души, запертой в теле на ближайшие три километра, да двумя уже за плечами, гдето там, за пыльным шлейфом пробежавшей роты. И мысли, на удивление стройные, логические, о завтраке, после кросса, о ближайших парах, о зачётах и сессии, о любви, сексе, полётах…

5:15 утра

Теперь же это был бег от офицерского общежития к расположению части. В повседневной форме с погонами лейтенанта, налегке, трусцой. Самая безмятежная пора для ярких и спокойных мыслительных процессов. Да и расстояние лишь для рывка, как для бывшего курсанта. Каких–то два с половиной километра. Не в труд будет и ожиревшей домохозяйке. Два с половиной «кэ–мэ», если не переться на КПП, а направиться к ближайшей дыре в гарнизонной бетонной стене. Короткий, насыщенный яркими мыслями, почти мечтами, марш–бросок от удобной койки в пропахнувшей хлоркой общаги в часть; короткая физзарядка между отдыхом и службой; миг между миром и войной.

Воистину: тяжело в учении, легко в бою! А мысли–то!.. Окаянные, нескромные, яркие, почти детские в своём выпирающем максимализме.

Кроссовки на ногах приятно и мягко шуршат по давно не метёному асфальту. Тренированные ноги привычно отмеряют метры растрескавшейся поверхности дороги. Ничего лишнего. Свежее утро, чистый воздух с моря, красноватый пузырь рассвета, надувающий зарю нового дня на горизонте где–то там, за Адлером, в Грузии. Раз–два, раз–два. Скупой ритм, вязнущий в рассветных сумерках. Не сбавлять темпа и через пару минут будет лаз в бетонной стене, а там до штаба быстрым шагом, чтобы успокоить дыхание. Даже вспотеть не успеешь, когда будешь сидеть на БП (боевое планирование) в кабинете командира.

5:18 утра

Когда до дыры в бетоне оставалось каких–то 800 метров, из боковой улочки частного сектора со слежавшейся в ночном покое пыли, прихватив с собой вихрь фруктово–винных ароматов щедрого, недавно минувшего лета, выбежал ещё один бегун.

— О! — радостно воскликнул он, в приветствии поднимая руку, и не сбавляя темпа, сблизился, протягивая «краба» для рукопожатия. — Привет!

Это был старший лейтенант Пошехонец, оператор с вертолёта Бати, командира отряда, полковника Сафьянова. Летали они на «клоуне», Ми‑28Н.

— Привет пассажирам! — ответил Вадим, отвечая на пожатие.

На эту шуточную снисходительность Пошехонец широко улыбнулся. Операторов вооружения на Ми‑24 и Ми‑28 часто называли «пассажирами», на что последние не спешили обижаться.

— Ну, что, на рывок? — предложил офицер.

сценарий, литературная адаптация

Вадим ничего не хотел менять. Ритм был взят удачно. Ещё пять минут бега и можно было видеть себя в штабе, без одышки, в сухой, не пропитанной потом рубашке, полным энергии на будущий нелёгкий день в обстановке необъявленной войны. Пока можно было просто получить удовольствие от того, что ещё можешь полностью управлять событиями. Вполне возможно, что пройдёт каких–нибудь тридцать минут, и новые, непредсказуемые обстоятельства будут управлять тобой, нисколько не заботясь о твоих жизни и здоровье.

— Не, как–нибудь дошлёпаю так.

— Как знаешь, — вздохнул Пошехонец и, сбавив темп, поравнявшись с Вадимом, легонько толкнул его корпусом. — Тогда подвинься. Эта дорога одна на двоих.

Сосед быстро вошёл в ритм, правда, дышал громче, чем Вадим. Его лёгкие при каждом выдохе выбрасывали заметный кисло–терпкий запах перегара.

— На Кузьмича не хекай, — посоветовал Вадим, имея в виду отрядного врача и обязательный предполётный медосмотр.

• 1/2
• Следующая