Соль. Судьба первородной

Оглавление

— Ты изуродовал мою жизнь, теперь хочешь мою Джемму… — шипела она, — мою маленькую Джемму… сам сдохнешь… мразь… Это ты виноват, что мне приходится выбирать! И я выбираю правильно!

Эта ее последняя фраза, брошенная в спину ушедшему мужу, взорвалась в моей голове тысячами вопросов, ответы на которые я не могла найти так просто, как хотелось бы. И, как бы я ни старалась гнать от себя грязные мыслишки, в голове все одно появлялись самые отвратительные подозрения. Что, демоны их раздери, творится в этом доме?!

Глава 5

Джемма. Джемма. Джемма.

Маленькое белокурое создание, невинность, заточенная в плоть. Милая девочка с небесно-голубыми глазами, нежной белоснежной кожей, хрупкой, почти воздушной фигурой. Совсем еще дитя…

Такой она виделась мне в день, когда я впервые увидела ее. Нежная юная аланис из высшего общества империи. Кем она была в этом доме? Для своих же собственных родителей. Почему стала причиной столь странного и в то же самое время полного ненависти и взаимных упреков спора. Что было в этой девочке такого, что могло бы стать причиной всего этого?

Я ступала по тонкой каменной «дорожке», что опоясывала весь второй этаж, совершенно позабыв и о высоте, и о времени. Не знаю, который круг я наматывала, размышляя обо всем услышанном. Но желания подниматься в душную комнату пока не было. На душе стало тревожно. Если раньше, думая о том, что кто-то из своих травит Рэйнхарда, я представляла Филицию или Димитрия с флаконом яда и блеском ненависти во взгляде, то сейчас понимала, что все не так просто…

Смотря на ситуацию со всех сторон, крутя этот кубик с секретом, мысленно переворачивая его и разглядывая каждую из сторон, я все больше понимала, что то, что совсем еще недавно казалось мне очевидным, было ни чем иным, как глупостью. Сперва мне казалось, что смерть главы Дома будет на руку Филиции. Конечно, у нее трое своих, родных детей, которым эта смерть могла открыть перспективы на власть. Но отбросим глупые фантазии и как результат получим, что их просто раздавят жернова власти. Думается мне, эта женщина понимала все как никто другой. Димитрий… Мог ли в этом участвовать родной дядька? Мог, наверное, но для чего? Главенство в семье в первую очередь переходит к старшему сыну, то есть, как ни крути, но Димитрий по праву наследования стоит сразу за Эрданом. Димитрий — второй сын в своей семье, и годы жизни это не изменят, по правам его обходит собственный первенец. О придурковатости законов империи поговорим потом, просто с незапамятных времен считается, что первенец аланита — это сила рода. Да, Двуликий с ними, это было не важно сейчас… И кто же у нас остается в сухом остатке? Эрдан? Да ладно… даже если я отброшу предвзятое отношение к нему и его умственным способностям, остается тот факт, что он привел меня в этот дом!

— Аргус и Джемма… дети…

— Ай! — неожиданный вскрик заставил меня испуганно подпрыгнуть и замереть.

— Ох ты ж, чуть не на… — уже было хотела я скрасить прогулку крепким словцом, как за очередным окном послышался голос юного Аргуса, всего мгновение назад упомянутого мною всуе.

— Все равно не понимаю, зачем тебе это?

— Это красиво, — нежный девичий голос невозможно было перепутать ни с чьим другим.

— Ты снова обожглась…

— Это ерунда, — засмеялась девушка. — Просто я совсем недавно пробую себя в этом.

— Лучше бы ты продолжала вышивать, — фыркнул юноша.

— Кто сказал, что я перестала вышивать, — легко ответила она. — Мне просто нравится пробовать себя в чем-то новом, новые пути — новые решения, — нараспев пробормотала она.

— Гм… И это говорит аланит, решивший делать разноцветные свечки для торта.

— Это подарок кузине, ей исполнится всего три, и я пока только учусь делать свечи такими.

— Простые ты делаешь лучше, — в этой фразе чувствовалась какая-то недосказанность.

— Это так, — усмехнулась Джемма, а я не могла найти сил сделать вдох. — У меня был хороший учитель, — засмеялась она, мечтательно прикрыв глаза.

— Ты все еще полагаешь, что это возможно? Теперь, когда в доме появился этот… Я боюсь, не получится так быстро, как хотелось бы.

— Нет, — покачала она головой, — теперь я просто уверена, что это возможно.

Я видела сквозь прикрытые шторы, как девочка вынимает из формочки крошечную розовую свечку. Как осторожно она кладет ее в небольшую коробочку к еще двум таким же, а сама вспоминала ночь и бледно-желтое сияние свечи. Склонившуюся над ворохом бумаг голову Рэйна и то, что он сказал мне перед тем, как потушить эту самую свечу: «Просто у меня болят глаза».

Не первый раз он говорил мне о глазах, когда рядом горела свеча, а после сразу тушил ее, стоило мне войти в комнату. Я не могла почувствовать яд, я валила все на болезнь, которая добралась уже и до глаз…

Что я должна была сделать в этот момент? Бежать к Рэйнхарду и рассказывать о своих подозрениях? Ворваться в комнату и попытаться образумить этого ребенка… Ведь она же ребенок! Мои мысли всё склонялись к тому, что она еще дитя. Что моих подозрений недостаточно! Что выводы бывают ошибочны! Что все это ошибка, учитывая то, что у меня до сих пор нет вразумительного мотива. И я не судья, я всего лишь человек, которому никто не давал права обрекать другого на смерть…

— Боль, — задумчиво произнес мужчина, казалось, ни к кому конкретно не обращаясь. Его голос был бесцветен и холоден, стоило ему сказать лишь слово — как в звуках слышался звон льда. Только он умел так говорить, что у невольных собеседников стыла кровь в жилах. — Мне кажется, я знаю все ее оттенки, привкусы, нюансы… Порой мне кажется, что боль — это та же музыка, состоящая из нот, звуков и аккордов, что стоит мне лишь прислушаться, и я услышу невероятную симфонию, самую захватывающую из всех слышанных миром ранее, созданную лишь для меня… для моего тела. Как считаешь, Ферт, звучит достаточно поэтично, чтобы начать завидовать мне?