За чудесным зерном

Оглавление

Я видел, как из овечьей шерсти туркменки делают ковры. Здесь в юртах попадаются ковры, которым по сто и по двести лет, а краски на них так и горят. Такими коврами хозяева очень гордятся, и немудрено: ведь их ткут годами, краску для них приготовляют специальную, которая не выгорает, не линяет, а шерсть для ковров берут от самых лучших овец.

Спрашивал я и так и этак про нашу пшеницу. Никто ничего не знает. Все-таки я взял отсюда образцы зерен: может быть пригодятся»…

На этом месте Витя остановился, облизнул карандаш и хотел продолжать. Он сидел в кибитке, свет в которую проходил через отверстие в потолке. Было слышно, как в ауле лаяли собаки, кричал осел, разговаривали на улице люди. Из-за спущенной над входным отверстием кошмы раздался голос Тышковского:

— Время!

Так как Тышковский говорил не чаще трех раз в сутки, то следовало обратить внимание на его слова.

Витя приподнял кошму, выглянул наружу и увидел: Алтун-Башик сидел верхом на крохотном ослике, а следом за осликом тянулись десяток верблюдов с грузом хлопка.

Алтун-Башик недавно стал разводить новый улучшенный сорт хлопка. Соседи с любопытством целый год ждали, что у него выйдет, и Алтун-Башик чувствовал себя все время не слишком хорошо. Теперь он, гордый, спокойный, чуточку насмешливый, вез на рынок пышный хлопковый пух, который был вдвое лучше старого привычного сорта.

Витя передал сложенный вчетверо исписанный листок бумаги Алтун-Башику, который положил письмо в «наскаду» — тыквенную табакерку, болтавшуюся у пояса и маленький караван скрылся за кибитками аула.

Глава XVI

С ружьем для зверья и сачком для насекомых Веселов неутомимо бродил то по песчаным буграм, заросшим редким кустарником, то среди барханов, дымящихся пыльным облаком при малейшем движении воздуха. Витя, как тень, следовал за ним.

То один, то другой туркмен сопровождал их в этом бродяжничестве, так как иначе они рисковали заблудиться. Часто приходилось ночевать где-нибудь у степного колодца или разводить костер между песчаными холмами.

Саксаул, твердый, как железо, горел ярким пламенем. Это дерево пустыни дает изумительный уголь. Под пеплом костра через два и даже через три дня находят тлеющие угольки, — так медленно и горячо горит саксаул.

Узловатые, покрытые вместо листьев серыми чешуйками, ветви саксаула не похожи на яркую зелень европейских деревьев. В зарослях саксаула нельзя найти прохладу: наоборот, воздух там застаивается, становится душным и нестерпимо знойным. Ветер не шелестит листьями, и только слышно, как песчинки ударяют о корявые стволы..

Но саксаул в пустыне — лучший друг людей. Не только важно то, что он дает прекрасное топливо, — еще важнее, что своими корнями он связывает зыбучие пески, точно железными скрепами охватывает барханы и не позволяет им передвигаться с места на место. Там, где люди нерасчетливо уничтожают саксаул, пустыня побеждает: пески начинают передвигаться с места на место и засыпают оазисы.

От ходьбы и лазанья по зыбучим холмам у Вити болели руки и ноги, ломило спину. Но зато росли запасы «всякой всячины».

Ивану Викентьевичу удалось подстрелить дикую степную кошку «манул». Убитый зверь был вдвое больше самой крупной домашней кошки, с необыкновенно нежной, серой, в темных полосах шерстью и пушистым хвостом.

Иван Викентьевич показал Вите, как надо снимать шкуру. Ободранный остов бросили в стороне.

Ночью Витя растолкал Веселова:

— Иван Викентьевич! А Иван Викентьевич! Кто это смеется там?

Веселов приподнялся. Пронзительный вой раздавался вперемежку с хохотом. Туркмен лениво пробормотал сквозь сон:

— Ничего! Это гиена падаль жрет.

Действительно, к утру от манула не осталось даже косточек. Гиены, смеясь и плача, скрылись в норах. На одну из таких нор наткнулся Витя, когда разыскивал ускользнувшую ящерицу.

Витя сунул в нору ружейное дуло. Раздался сердитый вой гиены. Безобразная, точно пришитая к туловищу, голова животного высунулась из норы. Длинные конусообразные зубы со страшной силой сжали ствол ружья. Витя машинально спустил курок. Гиена дернулась и больше не шевелилась.

— Посмотрите, Иван Викентьевич, — сказал Витя, выдергивая ружье из судорожно сжатых челюстей, — она почти прокусила ствол ружья.

— Не удивительно, — ответил Веселов, помогая Вите вытащить трофей охоты, — гиена с такой же легкостью раскусывает бедренную кость быка, как собака куриную лапку. Но удивительно то, что гиена решилась высунуться из норы. Обычно она прячется в самый дальний угол своей берлоги и предпочитает не встречаться с человеком.

Витя нагнулся к отверстию норы. Оттуда шел резкий и тошнотворный запах падали.

— Бррр… какая дрянь!

— Да, гиены падки на тухлое мясо. Они часто разрывают могилы и пожирают трупы. Но есть от гиен и польза: в Африке, во многих селениях, эти отвратительные животные, как единственные санитары, уничтожают падаль, нечистоты, отбросы.

— О, — воскликнул Витя, который заглядывал во внутренность норы, — теперь я понимаю, отчего наша гиена не спряталась! Она защищала детеныша.

В глубине норы блестели две точки. Перепуганный детеныш прятался в дальнем углу. Решили разрыть берлогу. Несмотря на ужасный запах, Витя работал с упоением: ведь это он убил гиену и нашел детеныша.

На щенка набросили одеяло. Он визжал, кусался, царапался, но его все же доставили в аул и посадили в клетку к великой радости всех ребятишек.