Гравюры на ветру

Оглавление

— Инна, я знаю тебя не первый год. Ты не умеешь врать. Говори прямо, что ты хочешь?

Она помолчала в трубку, а потом, понизив голос, сказала:

— Ее зовут Марианна. Ей нужен человек, который умеет видеть причины. Ты…

— Дай ей мой телефон. Пусть позвонит. Лучше прямо сейчас, — я положил трубку, чтобы не выслушивать от нее бесполезных слов, и затушил сигарету.

Кому-то нужна моя помощь. Это бывает нередко. И, как правило, происходит по одной и той же схеме: я встречаюсь взглядом с человеком, прочитываю в нем страх и ненависть, направленные против того, кем я был в прошлом, а потом пытаюсь исправить свои собственные ошибки. Получается? Да. Не знаю, как именно, но каждый раз люди уходят от меня с миром в душе. Видимо, кроме чтения по глазам природа наградила меня еще и умением лечить словами. Правда, этим приходится пользоваться не всегда — порой мои деньги лучше всяких рассуждений разрешают чужие проблемы. Снова телефон:

— Артис, здравствуйте. Мне дала ваш номер Инна…

— Да, да. Кажется, Марианна? — я откинулся на спинку кресла и стал смотреть на угасающий закат. — Если вам нужна моя помощь, то можем встретиться завтра. К примеру, в семь.

— Спасибо большое… Я, наверное, должна немного объяснить, в чем дело? — ее голос звучал испуганно и нервно.

— Нет. Сейчас мне это ни к чему. Лучше побеседуем при встрече.

Продиктовав ей адрес, я попрощался — мне не хотелось разговаривать, не видя ее. Это бесполезно. Пусть будет все как обычно: взгляд, лента видений, разговор…

Я встал с кресла и прошел на кухню, открыл холодильник и посмотрел на полку с медикаментами. Сегодня мне надо было вводить лекарство. Перетянув руку привычным движением, я продырявил вену тонкой иглой и впрыснул вещество. Теперь некоторое время моя кровь будет почти такая же, как у всех нормальных людей, болезнь отступит и сделает вид, что ее нет… Но жизнь моя от этого, увы, в норму не превратится.

Вернувшись в комнату, я с омерзением посмотрел на разбросанные подушки. Как хорошо, что она ушла — сегодня не лучший вечер для надуманных разговоров и потугов изображать страсть…

* 3 *

Телефонный звонок оторвал меня от игры с сыном — шахматы остались стоять в нелепой позиции, из которой ни я, ни он не могли найти выход.

— Подожди, Филипп. Я отвечу, — порывшись в сумке, я вытащила телефон. — Алло… Кто это?

— Елена, привет, — голос Алекса едва пробивался сквозь фонящую гулкость сети.

— Здравствуй, коль не шутишь, — я усмехнулась.

— Что? Плохо слышно… — пробубнил он, стараясь говорить, как можно громче.

— Я говорю, здравствуй. Как дела? — мне тоже пришлось почти кричать.

— Знаешь, Елена, я тут подумал. А не сходить ли тебе со мной завтра на встречу с одной писательницей?

— Зачем? — я удивилась его предложению. После того, как мы расстались, прошло полгода, и за это время он звонил, кажется, только несколько раз.

— Ну, понимаешь…

— Алекс, я ничего не слышу. Или перезвони, или говори четче.

— Давай встретимся завтра в шесть. Помнишь, наше кафе возле старого парка? Прямо там, у входа.

— Хорошо, — я повесила трубку и вернулась к пахнущей лаком шахматной доске.

— Мам, ты еще хочешь играть? — Филипп похлопал карими глазами. — Может быть лучше в карты?

Я встала с дивана и, подойдя к окну, посмотрела, как закат окрашивает кровельную жесть соседнего дома в мародерский багрянец.

— Нет. Я не хочу в карты, — вид сгущающихся сумерек вызвал у меня ноющую тоску. — Иди-ка ты почитай перед сном. Хватит на сегодня игр.

Он на несколько секунд сделал расстроенное лицо, но быстро отвлекшись на какую-то веселую мысль, улыбнулся и убежал в свою комнату. Посмотрев ему вслед, я пожалела, что не умею так быстро забывать неприятности. Зачем звонил Алекс? Ах, да… Какая-то писательница… Он всегда посещает разные лекции, на которых ему преподносят истину, завернутую в красочные обертки. Он этим живет…

Я еще раз взглянула на уходящее за высоковольтные столбы солнце. Из приоткрытой форточки пахнуло черемуховой пряностью. Пусть начнется новый день — отчего-то мне кажется, что он принесет мне надежду.

* 4 *

По кухне распространился сладкий запах имбирных капель и чабрецового меда — из кружки, в которой я намешал себе противопростудный чай, выплеснулась лужица и растеклась по волнистой клеенке.

— Сынок, подлезь, пожалуйста, под стол. Там из-под дальней ножки выскочила картонка. Да, да. Сложи ее еще разок, а то она совсем стерлась.

— Так? — Артур высунул голову и сильно треснулся о табуретку. — Дурацкая мебель! Качается или нет?

— Не ругайся, малыш. Все отлично. Можешь вылезать, — я посмотрел на то, как он потирает ушибленное место и потянулся рукой к ящику, в котором у меня стояли склянки с лекарствами. — Вот, давай на ватку и приложим. Через пять минут перестанет болеть…

— Папа! Отстань ты от меня с этими примочками, — он быстро вышел и хлопнул дверью своей комнаты.

Совсем стал взрослый. Пятнадцать лет серьезный возраст для подростка — пора показывать характер. Я улыбнулся и отхлебнул свой отвар. Сейчас прогреюсь и прилягу на диван полистать томик стихов, купленный вчера у букиниста. Кажется, хорошая поэзия, жаль только, что автор оказался незаслуженно забыт…

— Герард, ты будешь доедать тефтели? — жена протиснулась между этажеркой и холодильником, пытаясь поставить на верхнюю полку горшок с геранью. — Или ты кашу хочешь?

— Не волнуйся, голубушка. Мне все равно. Если все предпочитают кашу, так я съем ее.