Смерть по вызову

Оглавление

*** * ***

Ранние зимние сумерки уже сгустились, когда Одинцов захлопнул за собой заднюю дверцу «скорой». Он уселся на скамейку в ногах трупа, завернутого в простыню, достал спрятанную за запаской банку пива и вытер ладонью влажный лоб. Силантьев, пыхтя, занял водительское место, вставил ключ в замок зажигания. Вербицкий, помогавший выносить тело из подъезда, тоже немного запыхался. Осмотрев безлюдный тихий двор, он вытащил из кармана пачку денег, отсчитал себе половину, другую половину разделил между водителем и фельдшером.

– Эй, Максим, – через окошко Вербицкий передал деньги Одинцову. – Только не напивайся сегодня.

Одинцов на секунду просунул в кабину свою улыбающуюся физиономию, исчезнув в салоне, сперва зашуршал купюрами, потом забулькал пивом. Силантьев считал деньги неторопливо, засунул пачку глубоко в карман потертой кожанки. Тронув машину с места, он обратился к Вербицкому

– Хоть старухе своей да внучке куплю по подарочку какому к женскому дню, – сказал водитель, улыбаясь в седые пушистые усы. – Пусть женщины хоть немного порадуются.

– Моей знакомой женщине тоже подарок нужен, – отозвался сзади Одинцов. – А ты, Петрович, поменьше прибедняйся. По подарочку какому он купит.

– Эх, Максим, Максим, – водитель осуждающе покачал головой. – А у меня семья большая. А деньги быстро тают. А я каждой копейке счет знаю. Работаю, работаю, даже о семье забываю за этой баранкой. А ведь человек никогда о семье забывать не должен, о своих близких. Потому что человек без семьи – это полчеловека.

– Слушай, Петрович, перестань чирикать, – сказал Одинцов. – Голова болит от твоего словоблудия.

– У тебя от другого голова болит, – проворчал водитель. – Куда ехать, Валерий Александрович?

– Давай в Сокольники, – ответил Вербицкий. – Найдешь там какую-нибудь улицу или аллею, самую темную, там его и сгрузим.

– Хорошо, – кивнул Силантьев. – Поищем, где потемнее.

– Отчего он умер? – снова высунулся Одинцов.

– Живет он в Сокольниках, – по порядку объяснил Вербицкий. – Возвращался человек с работы или гулял по окрестностям. Сердце прихватило. По словам хозяйки, он два инфаркта перенес. Когда его найдут, а произойдет это, скорее всего завтра утром, то сразу отвезут в морг. А вскрытие покажет, что смерть не насильственная.

– А-а-а, понятно.

Фельдшер не торопясь, допил банку пива и, удобнее устроившись на скамейке, закурил сигарету.

Глава 16

– Почему ты не позвонил раньше?

Лена Романова переминалась с ноги на ногу в прихожей своей квартиры и изо всех сил заставляла собственные руки делать что-то естественное. Но что должны делать руки, когда человек выясняет личные отношения? Этого она не знала. Поэтому руки то сплетались на груди, то бессильно опускались, через секунду взлетали вверх, а затем лезли в задние карманы джинсов.

Простой, казалось бы, вопрос, поставил Ирошникова в тупик. Промычав что-то невразумительное, он снял с головы меховую шапку с проплешинами и почесал пальцами лоб, изображая работу мысли.

– Так почему ты не звонил?

Руки Лены снова скрестились на груди, сжатые губы сделались серыми.

– Слушай, – Ирошников сообразил, что отвечать на вопрос и вообще объясниться все равно придется, – если рассказывать все, что случилось со мной, целого дня не хватит. Я даже не знаю, с чего начать.

– Соври что-нибудь складное, – пальцы Лены сжались в маленькие кулачки – Начинать лучше сразу с вранья.

– То, что случилось со мной, нарочно не придумаешь

Ирошников помял шапку в горячей ладони и положил её на полочку.

– Догадываюсь: тебя обокрали на рынке.

– Не совсем, – Ирошников подумал, что холода подходят к концу и скоро лысеющую шапку можно будет выбросить. – Меня не то чтобы обокрали. Все обстоит гораздо хуже. А позвонить я не мог. Дома не живу…

– А где же ты живешь? На вокзале? – Лена злорадно усмехнулась. – Или нашел себе бабу на этом вокзале и теперь греешь ей постель? Эта работенка по тебе.

Лена рассмеялась, но её глаза оставались злыми. – Слушай, я ведь пришел не для того, чтобы выслушивать эту оскорбительную чушь, – Ирошников понял, что беседу нужно перевести в другую тональность, человеческую. – А для чего ты пришел? Тебя не было целую вечность, и вот ты заявляешься – здрасьте. А может, я не одна, может, у меня мужчина? Может, я просто не желаю тебя видеть? Об этом ты, разумеется, не подумал. Потому что мысли заняты только собственной персоной. И от тебя водкой разит. Не мог, значит, даже сейчас воздержаться. Свербит, значит. Душа горит. Вместо того, чтобы мне хотя бы один цветочек принести, ты истратил деньги на выпивку. Эх ты, пьяница. Керосинщик жалкий.

– Я по дороге кружку пива выпил. У меня большие неприятности.

– У тебя всю жизнь большие неприятности, потому что ты для них создан.

– Может, ты пригласишь меня в комнату и там мы продолжил нашу приятную беседу? Я ведь ехал сюда через весь город, замерз.

Не дожидаясь ответа, он скинул куртку и переобулся в мужские шлепанцы.

Лена не могла решить, изливать ли дальше раздражение или перевести вести разговор в миролюбивом тоне. Она ругала себя за то, что так сильно разволновалась, старалась успокоиться, но только больше нервничала.

– Ты есть хочешь?

– Может, тарелка супа у тебя найдется? – Ирошников вспомнил, что ещё не завтракал.

– Нет у меня супа.

Лена критическим взглядом осмотрела старый свитер Ирошникова и удалилась на кухню. Пройдя в комнату, Ирошников бегло осмотрел стены, увешанные иконами, нажал кнопку телевизора и, упав в мягкое кресло, щелкнул пультом, но через пару минут выключил телевизор. Лена вернулась в комнату с тарелкой овощного салата и плавающей в кетчупе котлеткой. Ирошников уже дымил сигаретой, стряхивая пепел в морскую раковину.