Вторая кожа

• Предыдущая
• 30/172
• Следующая

Она уснула там, где лежала, мокрая от его и своих выделений. И пока Чезаре делал необходимые телефонные звонки, пока нескончаемый саксофон Маллигана все плыл и плыл по особняку, Веспер снился сон, что она вновь в Колумбии и занята одной из парапсихологических проблем, но по странной логике думает о Чезаре. Она заманивает его в ловушку, использую силу своей личности, безмолвно поманив, привлекает внимание к себе. Но на этот раз ее харизма — харизма, которой она ужасалась, от которой пыталась убежать и которую, по настоянию Оками, заставила себе служить, — сыграла с ней плохую шутку. Каким-то образом она разбудила ее животный магнетизм, дала соколам взлететь. И сейчас Веспер угрожала самая большая опасность в ее жизни.

Токио — Нью-Йорк

— У французов есть поговорка: между часом собаки и волка лежит конец всех вещей.

— Имеется в виду какое-нибудь реальное время?

Мик Леонфорте улыбнулся:

— Конечно. Это время между закатом и наступлением темноты, когда солнце уже скрылось за горизонтом, ночь еще не вступила в свои права, когда овечьи пастухи в горах Луберона посылают своих собак пригнать с пастбищ их подопечных, пока их не зарезали волки. — Мик поджал губы. — Это час, когда все возможно.

Гиндзир Мачида, глава токийской прокуратуры, показал зубы, от курения приобретшие цвет старой слоновой кости.

— Конец...

— Или начало, — сказал Мик. — Изменчивость. Видите ли, все это взаимосвязано.

— Каким образом?

— История, — начал Мик, — постоянно переписывается настоящим. — Он нетерпеливо прошелся по ромбовидной формы комнате, двигаясь мягко, как запертое в клетку животное. — Великие умы ценятся за свою способность заново интерпретировать прошлое, отбрасывать в сторону ложь, обусловленную сговором так называемых историков, и извлекать скрытую под ней правду. В конце концов, что такое история, как не собрание устных и письменных источников. Но устные, по самому определению, крайне ненадежны, а письменные по большей мере неясны, не защищены от возможности интерпретации, а следовательно, и искажений.

Они сидели в токийском доме Мачиды. Это был памятник архитектуры, построенный в двадцатых годах под влиянием идей Франка Ллойда Райта полностью из бетонных блоков с фактурой, напоминающей барельефы культуры майя. В результате получилось нечто не от мира сего и в то же время крайне футуристическое, комбинация, которая большинству людей казалась запретной, действующей на нервы и чересчур вызывающей.

Мачида, однако, обожал свой дом. Для него, весьма сдержанного в других отношениях человека, он был единственной страстью в жизни, и поддержание дома в первоначальном состоянии стало для него счастливой обязанностью.

— Я деконструктивист, — ответил Мик. — Путем тщательного текстуального анализа я удаляю один кусок истории за другим, пока наконец, сняв слои неверной интерпретации, когда выдают желаемое за действительное и просто подтасовывают факты, не прихожу к истине.

Глядя на очаг из камня и полированной бронзы, Мачида думал над смыслом услышанного. У него было смуглое, плоское лицо, широкий рот, гладко зачесанные назад волосы и хищные манеры преуспевающего адвоката, которым он и был, до того, как занял свой пост в токийской прокуратуре. Его угольно-черные глаза, казалось, обладали способностью замечать все, что творится вокруг.

Наконец он повернулся к Мику, который в своем черном костюме от Иссеи Мияке смотрелся как пришелец с другой планеты.

— Вы отрицаете все, что было сделано до вас. Именно вы подтасовываете факты и, в результате, уничтожаете историю.

— Нет, нет. Как раз наоборот, — ответил Мик. — Я хочу по-новому взглянуть на факты, показать всем — на примере так называемого холокоста, — как исторические события могут неправильно интерпретироваться, а иногда, как в случае с евреями, систематически искажаться ради того, чтобы представить евреев жертвами преследований, которых на самом деле не было.

Мачида обладал той невозмутимостью, безмятежным спокойствием, которое ценилось в Японии превыше всего. Без этого невозможно было сделать карьеру ни в бизнесе, ни в государственном аппарате.

— Значит, шесть миллионов евреев не погибли от рук нацистов. Таков смысл ваших слов?

— Да.

— И все документы...

— Подделаны, переписаны, сфабрикованы. — Мик взмахнул рукой, разрубив ладонью воздух. — Я же сказал вам, что систематическая подтасовка исторических фактов — болезнь нашего времени. История как наука только начинает поднимать свой голос. Но ее время придет. Уверяю вас, это неизбежно.

Мачида слегка улыбнулся и подошел к бару, отделанному черным мрамором с серебром, его украшал фриз, изображающий борзых и тощих, как борзые, женщин.

— Да, ваша философия весьма динамична и, надо сказать... действует неотразимо. — Он рассмеялся. — Вы завоевали меня с первой же встречи, а все эти люди... что ж, чтобы не быть к ним несправедливым, скажу только, что они предрасположены к подобному образу мыслей.

«Но и ты не исключение», — подумал Мик, подходя к Мачиде поближе. Приблизив лицо вплотную к генеральному прокурору, он сказал:

— Вы видели когда-нибудь мишени в тире? Точно так же и тут. Ваша забота только свести меня с этими типами, остальное — мое дело.

Мачида, которого подобный жест нисколько не обеспокоил, не отодвинулся ни на миллиметр.

— Вы знаете, частенько я сомневаюсь в том, что поступил умно, связавшись с вами.

— Тогда можете убираться к черту, — отрезал Мик. — Мне не нужны партнеры, которые сомневаются.

Мачида наполнил бокалы виски, протянул один из них Мику и ответил:

• Предыдущая
• 30/172
• Следующая