Долина костей

Оглавление

125

Вторым ее шагом стало общее собрание ордена. 17 мая 1938 года более семи сотен сестер (все, имевшие возможность оторваться от работы) съехались в Дом матери, находившийся в Намюре, близ Парижа. По большей части то были молодые женщины и девушки, для которых основательница ордена, первая генерал-мать Мари Анж Бервилль, являлась персонажем историческим и даже легендарным. Впрочем, почти то же самое можно было сказать и о созвавшей их особе.

Произнесенная ею тогда речь издана не была, но ее отличали столь удивительная содержательность, красноречие и дар предвидения, что впоследствии многие сочли возможным воспроизвести ее в своих воспоминаниях. Автору этих строк посчастливилось услышать ее лично, и она прекрасно запечатлелась в памяти, хотя, справедливости ради, необходимо отметить, что воспоминания имеют свойство модифицироваться в соответствии с тем, как фактически разворачивались события.

Так или иначе, Отиль Роланд пророчила европейскую войну, и война разразилась. Она предупреждала, что народы, к которым принадлежат собравшиеся сестры, поднимутся друг против друга, и они поднялись. Она предрекала, что мирное население понесет жертвы, неслыханные для Европы со времен Тридцатилетней войны, и это тоже сбылось, правда, в таком масштабе, какого, при всем ее пессимизме, не могла вообразить себе даже генерал-мать. Она говорила о склонности современных государств превращать войну в политику, а политику в войну против гражданского населения и при этом не боялась открыто назвать преступников. Она сказала, что испанским, итальянским и немецким сестрам придется бросить вызов их правительствам ради исполнения обетов, а также, вопреки сложившемуся обыкновению, работать тайно. Ну а под конец заявила, что умирает, и предложила съезду выбрать ее преемницу.

На следующий день орден избрал третьей генерал-матерью общества Элизабет Марию Сапенфилд, а тремя днями позже Отиль Роланд завершила свой славный и изумительный, словно сказка, земной путь. Уроженка социального дна Парижа, воровка и проститутка в двенадцать лет, коммунарка и убежденная атеистка в шестнадцать, она осталась в людской памяти символом возможности возрождения через любовь. И знаком прозорливости и мудрости основательницы, усмотревшей в ту пору, когда едва ли кто-то мог увидеть в Отиль что-либо доброе и хорошее, возможность милостью Господа спасти ее для жизни, славы и служения. Когда некоторые церковники указывали на сомнительное прошлое Отиль и неуместное, по их мнению, рвение, с которым общество привлекало к работе уличных девиц, основательница со свойственной ей язвительностью отвечала: «Я могу научить благочестию, я могу привить навыки, но храбрость даруется Богом. В нашем деле храбрость необходима, а как раз гризеткам ее не занимать».

Глава двадцатая

Они оба находились в постели Лорны, хотя не могли вспомнить, как там оказались. Лорна забросила на него ногу. Она жалела, что проснулась, хотела бы все вычеркнуть из памяти, но больше всего желала близости с Джимми. Каждое соитие теперь воспринималось ею как последнее, кто знает, как скоро болезнь лишит ее способности заниматься сексом.

— Послушай, у нас проблема, — сказал Паз.

— Ты больше меня не хочешь?

— Нет, еще как хочу. Но мы должны позаботиться об Эммилу. Они явятся по ее душу, и она исчезнет.

— Власти не могут так поступить.

— Могут. Они объявят ее террористкой из-за той истории с наркотиками и стрельбой, в которой она была замешана. Вдобавок она имела какое-то отношение к погибшему суданцу, а Судан — центр терроризма, так что им ничего не стоит сочинить какую угодно историю. Соединенные Штаты нынче не те, в гробу они видали «habeas corpus». Придется нам с тобой ее выручать.

— Джимми, это безумие.

— Думаешь? Погоди секундочку.

Он выскользнул из кровати, вышел из комнаты и вернулся несколько мгновений спустя, босой, но в брюках, футболке и с конвертом в руках.

— О господи! — воскликнула она, увидев снимки.

— Ага. Ничего хорошего. Намек на то, что они могут разобраться с нами в любой момент. Это ясно, чего я не могу понять…

— Я видела человека, который сделал эти снимки. На пляже. Ты спал, а я заметила мужчину на лодке, шарившего по берегу дальномерным объективом.

— А ты узнала бы его, увидев снова?

— Может быть… вероятно… у него были рыжие волосы. О господи, Джимми! Что нам делать?

— Нам нужно найти этих типов, выяснить, из-за чего сыр-бор, зачем они убили араба и Уилсона и почему так сильно хотят заполучить признания Эммилу Дидерофф. И если получится, засадить их. Ты поедешь со мной.

— С тобой? Куда?

— Для начала на Большой Кайман. Нам нужно выяснить, что произошло в том номере отеля, когда араб вывалился из окна. Наверное, стоит поинтересоваться и ее родным краем, округом Калуга.

— А мне кажется, это мало что добавит к тому, что мы уже знаем: ну кого могут интересовать события ее юности? Нет, по-моему, ключ ко всему надо искать в религиозной жизни Эммилу, а это наводит на мысль о приорате Святой Екатерины.

Поймав вопросительный взгляд Паза, Лорна добавила:

— Это обитель в Западной Виргинии, где Эммилу была обращена. Во всяком случае, по ее словам.

— Ладно, прокатимся и к Голубым горам. Но сперва необходимо вытащить ее из психушки. Есть какой-нибудь способ выдернуть пациентку наружу? Под предлогом особого ухода, обследования, еще чего-нибудь?

— По графику у нее магниторезонансная интроскопия. Это в другом здании. Я могу пойти туда и сказать, что сеанс состоится сегодня.