Оценить:
|
В поисках Беловодья
- Предыдущая
- 6/158
- Следующая
6
Старец замолчал и вздохнул в белую бороду. За ним тихо вздохнули все и в моленной наступила тишина.
— Чего ты нам присоветуешь? — спросил голос.
«Ничего, — ответил старец, — ничего, родимый, я только труба недостойная».
И трепетно звеня и срываясь, заговорил Иосаф: «Это перст Божий, то перст духа. Разве не в аду мы живем? Ныне среди людей не осталось ни Бога, ни православия, ни веры. Разве не в аду мы живем, разве не ждет нас ад? Разве мы соблюдаем чистоту, живучи в мире? Разве не кругом нас табачники и бритоусцы? День страшного суда близок, не спасут нас белые одежды и гробы холодные. Не спасет нас огонь чистительный. Через сожжение тело сжигается. Может ли огонь душу спалить? Разве не идет смятение в наших сердцах, разве не отстали слабые от веры праведной из-за пыток мучительных? И дети наши: “корень горести выспрь прозябаяй”. Мое слово, может, и не по чину сорвавшееся, — наперед старших, но я готов принять мучения великие и смерть, но пойти в страну Беловодскую».
Как лопнувшая струна, оборвался голос, и снова родилась тишина в моленной.
И слышал старец, что духом многие в страну Беловодскую ушли и новый мед розлил он — сладкий и пахучий по дрогнувшим сердцам.
«Я пришел по указу святителя, я никого не зову с собой. После благолепия Беловодского тяжко мне здесь, как в темной яме острога за стражей великой, в железах.
Язык мой немощен обсказать все о древлей земле. Кто пойдет со мной, кто возьмет крест Иисуса, будет мне братом-попутчиком».
«Мы с тобой», — дрогнуло несколько голосов. Позвякивая кадильницей, Иосаф соскочил с лавки и неистово закадил на лик Спаса.
Люди, охваченные видением Беловодья, поднялись и запели радостно и протяжно: «Спаси, Господи, люди твоя и благослови достояние, победи благоверным рабам твоим на сопротивные даруй и своя сохраняя крестом люди».
А там, за высокими алмазными хребтами для незримых очей духовидцев горела куполами многих церквей земля древляя, земля правой веры, земля Беловодская и колокольным звоном многих звонниц звала к себе.
2. За Камнем
Неизведанными путями, нетореными дорогами пошел народ в землю Беловодскую из лесов Уральских, с заводов царских от тяготы великой, от гонений за правую веру, минуя заставы крепкие и хитрость воеводскую.
«И стала великая пустота в селах тех, — писали воеводы, — и убыль царской казне».
Но народ, что великая, буйная, полая вода — запрудой ее не удержишь, когда многие врозь идут.
Напрасно бирючи, по древнему обычаю, кричали в уездах по торгам и малым торжкам о беглых тех людях, бежавших в лес и поле, о воровстве их и строгом царевом указе.
Никто не слушал бирючей, памятуя тягость свою.
Дивно с вожаком старцем Кириллой вышло, и много на пути пристало гулящих беглых людей.
Кто от судового государева дела бежал, а судовое дело-то тяжелое: «били за него нещадно на правеже и <в> тюрьму бросали, а тюрьма земляная, — рассказывали царские плотнички, — мы оцинжали и перепухли с голода, некоторые умерли, а слабодушные давили и резали до смерти себя от того судового дела».
— Как не принять тех людей, — судили беловодцы и принимали их, — не помешают.
Много на Руси несчастных, не одни царевы плотники.
Пристали к беловодцам и холопы беглые, от неволи боярской бежавшие, и крестьяне монастырские, от монастырского смирения, смотря по вине, бежавшие, и солдаты петровские, и крестьяне-бобыли из разных вотчин, и другой всякий люд.
Твердой рукой вел Кирилла, видно запомнил путь дальний в землю Беловодскую, да приключилась с ним хворость.
Сначала перемогался старец, не подавал виду людям, только желтел лицом, глухо кашлял, мерз ночами.
Но осилила его хворость, занедюжил, ноги отказались служить, лег в телегу под бараний тулуп в июньскую жару и сухим костлявым пальцем указывал путь.
«До места бы, — вздыхали беловодцы, поглядывая на воскового Кириллу, — до места бы дошел».
Не случилось так. Накануне Петрова дня многие слышали вечером: петух поет. Петуха никакого и нет, а слышится, мерещится.
Не к добру петушиное пение к вечеру — к покойнику.
Оно так и случилось.
Только светать начало, еле брезжить, стал звать Кирилла народ.
Повскакали, кто спал, растолкали, подошли к старцу. Сел он на телеге, вздохнул, закашлялся и только и успел сказать: «Смерть пришла, смертушка. Простите меня… Иосаф, веди далее народ. Умираю я».
Повалился Кирилла и дух испустил.
Горевал народ, плакал, больше всех Иосаф убивался, ближе всех он к старцу был — огненностью своей полюбился ему.
Выкопали на пригорке могилу, выдолбили колоду, снарядили старца, пелены наложили и с молитвами и со слезами в землю закопали, а на холмик колья положили, да медный крест над могилой в сосну врезали.
«Тебе, Иосаф, старец наказал вести. Будь вождем, веди», — сказал народ.
Закраснелся Иосаф и заплакал: «Братья мои, — сказал он, — может, вы думаете, что, дай ему царство небесное, рай Иисусов, старец Кирилла мне путь в Беловодье открыл. Все собирался старец открыть мне путь… Так и не собрался. Какой я вам вождь и передовщик, когда пути не знаю, в первый раз в этих местах. Ослобоните, люди добрые, меня».
Еще больше закручинился народ.
«Тогда старики, пусть старики рассудят, это их дело. Пусть выручают, обезножели мы».
На этом все согласились.
Старики оставили народ у табора, а сами в лес пошли на беседу, совет держать.
Долго старики разговаривали, народ томился, тоже совет промеж себя держал. Маломочные каялись, что на край света пошли.
- Предыдущая
- 6/158
- Следующая