Роботы и империя

Оглавление

«Я не прошу тебя любить его. Я прошу тебя ВЕРИТЬ ему».

И он не захотел сказать, почему.

Глэдис старалась верить роботу Жискару, но была рада, что ей не нужно пытаться любить его. Что-то в нем заставляло ее вздрагивать.

Дэниел и Жискар были эффективными частями ее дома много десятилетий, в течение которых официальным хозяином их считался доктор Фастальф.

И только на смертном одре Хэн Фастальф по-настоящему передал Дэниела и Жискара во владение Глэдис.

Она сказала тогда старику:

– Хватит и одного Дэниела, Хэн. Ваша дочь Василия, наверное, хотела бы иметь Жискара. Я уверена в этом.

Фастальф тихо лежал в постели, закрыв глаза, и выглядел таким умиротворенным, каким Глэдис никогда его не видела. Он не сразу ответил, и она испугалась, что он незаметно для нее ушел из жизни. Она конвульсивно сжала его руку. Он открыл глаза и прошептал:

– Я ничуть не забочусь о биологических дочерях, Глэдис. За два столетия у меня была только одна настоящая дочь – это ты. Я хочу, чтобы Жискар был у ТЕБЯ. Он ценный.

– Чем он ценный?

– Не могу сказать. Но его присутствие всегда утешает меня. Храни его всегда, Глэдис. Обещай мне.

– Обещаю, – сказала она.

Затем его глаза открылись в последний раз, голос вдруг обрел силу, и он сказал почти нормально:

– Я люблю тебя, Глэдис, как дочь.

– И я люблю тебя, Хэн, как отца.

Это были последние слова, которые он сказал и услышал. Глэдис обнаружила, что держит руку мертвого, и некоторое время не могла заставить себя выпустить ее.

Так Жискар стал ее собственностью. Однако, он причинял ей какое-то неудобство, и она не понимала, почему.

– Знаешь, Жискар, – сказала она, – я пыталась найти среди звезд солнце Солярии, но Дэниел сказал, что его можно увидеть только в 03:20, да и то в подзорную трубу. Ты знаешь об этом?

– Нет, мадам.

– Как по-твоему, стоит мне ждать столько времени?

– Я советовал бы вам, мадам Глэдис, лучше лечь спать.

Глэдис была недовольна этим советом.

– Да? А если я предпочту ждать?

– Я только посоветовал, мадам, потому что у вас завтра будет трудный день, и вы, без сомнения, пожалеете, что не выспались.

– А почему у меня будет трудный день, Жискар? Я не знаю ни о каких грядущих трудностях.

– У вас назначена встреча, мадам, с неким Ленуаром Мандамусом.

– Назначена? Когда это случилось?

– Час назад. Он звонил, и я взял на себя смелость…

– ТЫ? Кто он такой?

– Он член Института Роботехники, мадам.

– Значит, подчиненный Келдина Амадейро?

– Да, мадам.

– Пойми, Жискар, что я ни в коей мере не интересуюсь видеть этого Мандамуса или любого, кто связан с этой ядовитой жабой Амадейро. Если ты взял на себя смелость договориться об этой встрече от моего имени, то будь любезен позвонить ему и отменить ее.

– Если вы приказываете, мадам, и приказываете строго, я попытаюсь повиноваться, но, может быть, не смогу. Видите ли, по-моему суждению, вы нанесете себе вред, если откажетесь от этого свидания, а я не должен делать ничего такого, что может повредить вам.

– Твои суждения могут быть ошибочными, Жискар. Кто он такой, что отказ от встречи с ним повредит мне? Может, он и член Института, но для меня он ничего не значит.

Глэдис прекрасно сознавала, что зря изливает на Жискара свое дурное настроение. Ее расстроили известия о том, что Солярия покинута, и ей было досадно, что она искала в небе солнце Солярии, которого там не было. Правда, указал ей на недостаток ее знаний робот Дэниел, но на НЕГО она не сердилась – Дэниел так походил на человека, что она автоматически относилась к нему, как к человеку. Внешность – это все. Жискар ВЫГЛЯДЕЛ роботом и, значит, вроде бы не мог чувствовать обиды.

И в самом деле, Жискар вовсе не реагировал на раздражение Глэдис (впрочем, и Дэниел тоже не реагировал бы).

Жискар сказал:

– Я говорил, что доктор Мандамус – член Института Роботехники, но он, возможно, является чем-то большим. В последние несколько лет он был правой рукой доктора Амадейро. Это делает его лицом значительным, и игнорировать его непросто. Доктор Мандамус не из тех, кого можно оскорбить, мадам.

– А почему, Жискар? Мне плевать на Мандамуса, и, тем более, на Амадейро. Я думаю, ты помнишь, как Амадейро когда-то делал все возможное, чтобы обвинить доктора Фастальфа в убийстве, и только чудом его махинация провалилась.

– Я прекрасно помню.

– Это хорошо. Я опасалась, что за эти столетия ты забыл. За все это время я не имела ничего общего ни с Амадейро, ни с кем-либо связанным с ним, и намерена продолжать эту политику. И меня не беспокоит, повредит ли это мне и будут ли вообще какие-нибудь последствия. Я не желаю видеть этого доктора, кто бы он ни был, и в будущем не назначай свиданий от моего имени, не спросив меня.

– Слушаюсь, мадам. Но не могу ли я указать…

– Нет, не можешь, – сказала Глэдис и отвернулась.

Некоторое время длилось молчание. Она сделала несколько шагов, и тогда раздался спокойный голос Жискара:

– Мадам, я прошу вас верить мне.

Глэдис остановилась. Почему он употребил это выражение? Она снова услышала давний-давний голос: «Я не прошу тебя любить его. Я прошу тебя верить ему».

Она сжала губы и неохотно, против воли, вернулась назад.

– Ну, – сказала она неласково, – что ты хочешь сказать, Жискар?

– Пока доктор Фастальф был жив, мадам, его политика господствовала на Авроре и на других Внешних Мирах. В результате народу Земли было разрешено свободно эмигрировать на другие планеты, пригодные для жизни, а теперь эти планеты, которые мы называем Поселенческими, процветают. Но доктор Фастальф умер, а его приверженцы утратили свой престиж.