В дебрях Севера

Оглавление

Он плотнее закутался в одеяло, уставился на огонь и начал мечтать о несбыточном. Среди языков пламени возникало лицо Нейды — призрачное, очень юное, почти детское лицо, но в ее глазах светилась вся сила ее любви. Веселый Роджер завороженно смотрел на огонь, и ему уже чудилось, что его мечты претворяются в действительность: Нейда была рядом с ним, ее глаза говорили о любви, мужестве и верности. Он обнимал ее, чувствовал ласковое прикосновение ее волос и губ, тепло ее рук, обвивающих его шею. Он даже слышал, как бьется ее сердце, но тут посреди костра вдруг возникло лицо Желтой Птицы. Он увидел большие глаза индианки, она что-то говорила ему. Пламя вилось у ее кос, ее губы двигались, а потом она исчезла, но медленно, словно вознеслась вместе с дымом костра к черному небу.

Питер услышал крик своего хозяина. Веселый Роджер вскочил, сбросил одеяла и принялся расхаживать взад и вперед, пока не протоптал в снегу глубокую тропинку. Он понимал, что это сонный бред, что было бы безумием в него поверить — и все-таки верил, потому что хотел верить. Потому что неизбывное отчаяние вновь сменилось исчезнувшей было надеждой. Черный хаос в его душе рассеялся. В конце концов он присел на корточки и зажал в ладонях колючую морду Питера.

— Хромуля, ведь она говорила, что все кончится хорошо! — воскликнул он совсем другим голосом. — Желтая Птица это говорила, верно? В старые времена ее сожгли бы, как колдунью, потому что она говорит, будто может послать свой дух куда захочет и видеть то, чего другие люди не видят. Пусть это не так, а мы с тобой все равно будем в это верить. — Он рассмеялся. — Будем верить, что они обе побывали здесь сегодня, — продолжал он. — И Нейда, и Желтая Птица. Я верю, потому что во всем этом есть свой смысл!

Веселый Роджер выпрямился, и Питер увидел на губах хозяина знакомую улыбку, когда тот, запрокинув голову, стал смотреть на снежные вихри, проносящиеся над темным пологом еловых ветвей. Завывание бури уже не казалось Мак-Кею зловещим и насмешливым — теперь ему чудились в нем ободряющие голоса, которые требовали, чтобы он не отступал от принятого решения.

И он сказал, широко раскинув руки:

— Питер, мы пойдем назад, к Нейде!

Наступил рассвет, но вокруг ничего не переменилось. Только темнота стала не такой густой. Глаз теперь различал закутанные в иней стволы, а в смутной сумятице в вышине вырисовывались острые верхушки елей.

Когда Веселый Роджер отправился дальше к своей хижине, в нем кипело волнение, согревавшее его и разгонявшее усталость после бессонной ночи. Ему казалось, что вьюга начинает стихать и в воздухе потеплело, однако над безжизненной равниной ветер по-прежнему с ревом гнал снежные смерчи, а термометр показывал сорок один градус ниже нуля. Но Веселому Роджеру чудилось, что полный колючей ледяной пыли воздух уже не обжигает так, как прежде, и там, где вчера он видел только кривые приземистые елки, засыпанные снегом, теперь в белесом свете дня вновь возникал пейзаж, исполненный дикой сумрачной красоты, и не хватало только солнца, чтобы все вокруг оделось невообразимым великолепием. Однако солнце так и не показалось. Впрочем, Мак-Кей этого не заметил: его мысли были заняты Нейдой и планами возвращения к ней, домой.

— Вот именно домой! — сказал он Питеру, который трусил за ним по лыжне. — Отсюда до Гребня Крэгга тысяча миль — тысяча миль снега, льда и бог знает чего еще. Но мы доберемся туда.

Теперь Веселый Роджер твердо знал, что он будет делать. Ему казалось, что он выздоровел от тяжелой болезни. Он натворил глупостей. Ему давно следовало спокойно обдумать свое положение. Да, конечно, у Гребня Крэгга, на границе цивилизованных мест, его может ждать петля, но ведь мрачная тень виселицы всюду следует за ним по пятам. Он всегда убегает от кого-то, будь то Кассиди, Брео, Тэвиш или еще кто-нибудь, облаченный в красный мундир королевской северо-западной конной полиции. И так будет до самого конца. А когда этот конец настанет, когда они все-таки схватят его, то будет лучше, если это случится у Гребня Крэгга, а не здесь, у края Голых Земель.

А кроме того, оставалась безотчетная, нелепая надежда, что вместе с Нейдой он все-таки сумеет отыскать тот таинственный, безопасный и счастливый приют, тот Далекий Край, о котором говорила Желтая Птица, обещая, что там «все кончится хорошо». Мак-Кей не был по-настоящему суеверен и в глубине души относился к колдовству Желтой Птицы весьма скептически, но сейчас он цеплялся за ее слова, как утопающий цепляется за соломинку. Он черпал энергию в этой надежде и наперекор рассудку верил Желтой Птице. Он убеждал себя, что многие ее предсказания уже сбылись. Разве не Желтая Птица предупредила его в ту душную ночь о приближении Кассиди? И, наверное, ее добрым духам он обязан тем чудом, которое произошло у ручья Хромого Лося! И они же предсказали то, что случилось в тундре. Ну, а в таком случае почему бы не предположить, что и все остальное тоже сбудется?

Впрочем, Мак-Кей предпочитал меньше думать на эти темы. Его гнало вперед одно желание, заслоняющее все остальное, — он хотел вновь увидеть Нейду наяву, а не во сне, вновь обнять ее, поцеловать, как в былые дни, почувствовать легкое прикосновение ее волос к лицу и вновь услышать от нее клятву в вечной любви, которую она дала ему в тот далекий вечер в хижине миссионера. Ну, а потом… его не очень тревожило, что будет потом. Пусть приходит Хорек-Брео, или Портер, или кто-нибудь еще в красном мундире конной полиции, которая неумолимо преследует его. Если игра кончится так, он будет доволен.

Когда Веселый Роджер сделал привал, чтобы вскипятить чаю и съесть чего-нибудь горячего, он попытался растолковать Питеру эту новую цель своей жизни.