Опасные связи

Оглавление

Бьюсь об заклад, сейчас она очень рада, что все так обстоит: все положенное сделано, остается лишь пользоваться достигнутым. Может быть, пока я вам пишу, она уже тешится этой сладостной мыслью! А даже если бы ее, напротив, занимал какой-нибудь новый план самозащиты, разве мы не знаем, чего стоят все подобные планы? Я вас спрашиваю, продержатся ли они дольше нашего ближайшего свидания? Конечно, я готов к тому, что со мной поломаются, прежде чем уступить. Но – ладно! Труден лишь первый шаг, а потом этих святош и не остановить! Их любовь – настоящий взрыв: от сопротивления он только сильнее. Моя святоша и недотрога побежала бы за мной, если бы я перестал бегать за нею.

И, наконец, прелестный мой друг, я немедленно явлюсь к вам потребовать исполнения данного вами слова. Вы, наверно, не забыли того, что обещали мне после моего успеха – измены вашему кавалеру? Готовы ли вы? Я-то жду этого так, словно мы никогда друг друга не знали. К тому же знать вас, может быть,– лишняя причина желать.

Я справедлив, а не любезник льстивый. []

Это у меня будет первая неверность моей суровой добыче. И обещаю вам воспользоваться первым же попавшимся предлогом, чтобы на сутки от нее отлучиться. Это будет ей кара за то, что она так долго держала меня в отдалении от вас. Знаете ли вы, что я занят этим приключением уже больше двух месяцев? Да, два месяца и три дня. Правда, я считаю и завтрашний день, так как по-настоящему завершится оно только тогда. Это напоминает мне, что госпожа де Б*** сопротивлялась полных три месяца. Я очень рад убедиться, что откровенное кокетство защищается лучше, чем суровая добродетель.

Прощайте, прелестный мой друг. Пора с вами расставаться, ибо уже поздно. Письмо это завело меня дальше, чем я рассчитывал. Но так как завтра утром я посылаю в Париж курьера, то хотел воспользоваться этим и дать вам возможность на один день раньше разделить радость вашего друга.

Из замка ***, 2 октября 17.., вечером.

Письмо 100

От виконта де Вальмона к маркизе де Мертей

Друг мой, меня одурачили, предали, погубили. Я в отчаянии: госпожа де Турвель уехала. Она уехала, а я об этом не знал. Я не был при этом и не смог воспротивиться ее отъезду, укорить ее за гнусное предательство! Нет, не думайте, что я отпустил бы ее. Она бы не уехала, да, она осталась бы, даже если бы мне пришлось применить силу. Но что получилось? Доверчиво, ни о чем не тревожась, я спокойно спал, я спал, а в это время меня поразила молния. Нет, ничего не пойму я в этом отъезде. Женщин так никогда и не узнаешь.

Вспомнить только вчерашний день! Да что я говорю: хотя бы вчерашний вечер! Взгляд ее – такой ласковый, голос – такой нежный. А пожатие руки! И в это самое время она замышляла побег от меня! О женщины, женщины! Вы еще жалуетесь, что вас обманывают! А на деле каждый наш вероломный поступок – это кража из ваших же запасов.

С каким наслаждением стану я мстить! Я разыщу эту коварную женщину, я восстановлю свою власть над нею. Если одной любви достаточно было, чтобы достичь этого, чего же любовь не сможет добиться с помощью мести! Я снова увижу ее у своих ног, дрожащую, заплаканную, молящую о пощаде своим лживым голосом. Но я буду безжалостен.

Что она сейчас делает? О чем думает? Может быть, радуется, что обманула меня, и, верная вкусам своего пола, находит это удовольствие самым сладостным. Хитрость без всякого труда совершила то, что не удавалось пресловутой добродетели. Безумец! Я опасался ее целомудрия, а надо было бояться коварства.

И вдобавок я вынужден подавлять свой гнев! Не осмеливаться выказывать ничего, кроме нежной грусти, когда сердце полно ярости! Я вынужден снова умолять непокорную женщину, ускользнувшую из-под моей власти! Неужто должен был я испытать такое унижение? И от кого? От робкой женщины, совершенно неопытной в борьбе. Какая польза мне в том, что я воцарился в ее сердце, распалил ее пламенем любви, довел до исступления ее смятенные чувства, если сейчас она, спокойная в своем уединении, может гордиться бегством больше, чем я победами? И я это стерплю? Друг мой, вы не можете так думать, вы не столь низкого мнения обо мне!

Но какой же рок привязывает меня к этой женщине? Разве сотня других не жаждет моего внимания? Разве они не поспешат отозваться на него? Даже если бы каждая из них не стоила этой, разве прелесть разнообразия, очарование новых побед, слава их множества не обеспечивают достаточно сладостных утех? Зачем же преследовать ту, что убегает, и пренебрегать теми, что идут к тебе сами. Да, зачем? Не знаю, но этот разлад мучит меня.

Нет мне ни счастья, ни покоя, пока я не буду обладать этой женщиной, которую ненавижу так же пылко, как и люблю. С судьбой своей я примирюсь лишь в ту минуту, когда стану распорядителем ее судьбы. Тогда, спокойный, удовлетворенный, я увижу, как она, в свою очередь, отдана во власть тех же бурь, которые играют мною в этот миг. И я нашлю на нее еще тысячи других. Я хочу, чтобы надежда и страх, подозрение и уверенность, все беды, изобретенные ненавистью, все блага, даруемые любовью, наполняли ее сердце, сменяясь в нем по моей воле. Такое время настанет... Но сколько еще предстоит труда! А вчера я уже был так близок к цели! Сегодня же так далек от нее! Как теперь приблизиться к ней? Я не знаю, на что решиться. Я чувствую, что, для того чтобы принять какое-то решение, нужно быть спокойнее, а у меня в жилах кровь прямо кипит.

Мои муки еще усиливаются от хладнокровия, с которым все отвечают на мои вопросы об этом происшествии, о его причинах, обо всем, что в нем есть необычайного... Никто ничего не знает, да и не хочет знать: об этом едва упоминали бы, если бы я соглашался говорить о чем-либо другом. С утра, узнав эту новость, я побежал к госпоже де Розмонд, но она с холодным спокойствием своего возраста ответила, что это – естественное следствие вчерашнего нездоровья госпожи де Турвель, что она испугалась серьезной болезни и предпочла находиться дома. При этом тетушка добавила, что вполне ее понимает и сама поступила бы точно так же. Как будто есть что-то общее между ними: одной только и остается, что умереть, а в той, другой, вся радость и вся мука моей жизни. Госпожа де Воланж, которую я сперва подозревал в сообщничестве, по-видимому, несколько задета тем, что об этом шаге с ней не посоветовались. Признаюсь, я очень рад, что она не доставила себе удовольствия навредить мне. Это мне доказывает к тому же, что она пользуется доверием этой женщины не в той мере, как я опасался: всегда лучше иметь одним врагом меньше. Как бы она радовалась, если бы знала, что побег совершен из-за меня! Как бы она пыжилась от гордости, если бы это сделано было по ее совету! Как бы она заважничала! Боже мой, до чего я ее ненавижу! О, я возобновлю связь с ее дочерью, обработаю эту девицу на свой лад! Поэтому я, по-видимому, на некоторое время задержусь здесь. Во всяком случае, те немногие раздумья, на которые я «казался способен, приводят меня к такому именно решению.