И как ей это удается?

• Предыдущая
• 47/106
• Следующая

— Мам?

— Да, моя радость.

— А можно мне на день рождения пикник на воде?

— Конечно, солнышко.

Термос моментально наполняется под завязку.

Полдень, Нью-Йорк, аэропорт Кеннеди

Таможенник размерами с платяной шкаф копается в моей ручной клади. Мне его инспекция до лампочки, я и ухом не веду. Шкаф обследует мобильник, запасные колготки, книжку «Щенок по кличке Перси», после чего запускает мясистую ладонь в боковой карман и выуживает термос. Господи помилуй! Это должно было остаться на кухонном столе. Если термос в сумке, то где органайзер?

Таможенник откручивает крышку, принюхивается:

— Что это за жидкость, мэм?

— Моча моей дочери.

— Мэм, вам придется пройти со мной.

НЕ ЗАБЫТЬ!!!

Рука отвалится писать. Ни черта ведь не помню.

2
Финал

Среда, Нью-Джерси, Шенксвиль, отель «Фэруэтер»

Смена поясов в действии: я на ногах с четырех утра. Сервисная служба в гостиницах работает с шести, так что приходится довольствоваться вонючим кофе из автомата. Содержимое бутылочки из мини-бара завершает букет адского варева. Отворачиваюсь, поймав в зеркале взгляд старушки-дежурной.

Сегодня я иду на битву, с ног до головы облачившись в доспехи от Армани. До чего же приятно надеть белоснежную, похрустывающую чистотой блузку, нежно-кремовый жакет и юбку со складками такой остроты, что ими можно резать аппендиксы. Последний штрих — туфли на шпильках цвета сливочной помадки с белой строчкой и острыми носами, грозой мужских причиндалов. Общее впечатление: «Катарина Хепберн в ударе». Что и задумано.

За два часа до нашего бенефиса ко мне присоединяется Момо, в синем шелковом костюме и аккуратным узлом темных волос на затылке. Возможно, в душе она и волнуется, но внешне так загадочно безмятежна, что в ее честь следовало бы основать религию.

Однако сегодня я отвечаю за нас обеих и просто обязана источать сногсшибательную лучезарность ведущей ток-шоу, которой светит продление контракта. Весь ход финала мы репетировали полсотни раз, но от повторения вреда не будет.

— Итак, чего делать нельзя, Момо. Если предложат выпивку — отказывайся. Ни в коем случае ни к кому не обращайся по имени. Все эти шишки вечно твердят, что у них «без церемоний», но стоит произнести «Ханна» или «Грег», как они оскорбляются твоим панибратством. Не забывай, что они собираются доверить нам жуткую уйму денег, так что только «сэр» и «мадам», понятно? И все время держи в голове — мы их поклонники.

Момо слегка удивлена:

— Флирт?

— Нет, обойдемся без флирта. Поклонение будет платоническим. Чосера читала?

— Нет.

Боже, чему их только в школе учат?

— Ладно. Картина такова: мы клятвенно заверяем их в своей неизменной преданности. Мы обогнем шар земной, если понадобится, лишь бы угодить своим кумирам. И так далее в том же духе. Еще одна важная мысль, которую надо подбрасывать регулярно: несмотря на то что за нами стоят сотни белых парней, которые, собственно, и изобрели банковское дело, «ЭМФ» проводит беспримерный курс на привлечение в эту прежде чисто мужскую сферу женщин и цветных. Тут важно не переборщить. Дискриминацию они не терпят, но и третий мир им тоже ни к чему. Вот и пусть получают Британию во всем великолепии, но с легкой примесью красок.

— По-моему, это не совсем этично. Вы так не считаете, Кейт?

С ума сойти. И она задает такие вопросы после многодневной обработки радиоактивным цинизмом Катарины Редди? Что мне делать с этим ребенком?

— Если скажем правду, Момо, — проиграем, что, конечно, будет в высшей степени этично. Зато ворох вранья принесет нам победу, а значит, две женщины, одна из которых небелая, добудут для «Эдвин Морган Форстер» триста миллионов долларов, что, в свою очередь, означает триумф того самого беспримерного курса «ЭМФ», который мы здорово приукрасили. Следовательно, когда-нибудь придет праздник и на нашу улицу, а такой результат, согласись, более чем этичен. Вопросы есть?

— Значит, врать на презентации… не так уж плохо?

— Плохо только плохо врать на презентации.

От смеха Момо падает на кровать, роняя туфельку. (Что-то надо делать с ее обувью. Ножки балерины нельзя уродовать отсутствием каблуков.) Растянувшись на апельсиновом, в разводах, покрывале, она смотрит на меня и вздыхает:

— Не понимаю я вас, Кейт. Иногда кажется, вы сами считаете все это жутким дерьмом, а иногда — что очень, очень хотите победить.

— Я очень, очень хочу победить, Момо. Знаешь, в детстве я вечно жульничала в «Монополию». Как-то на Рождество отец поймал меня на обмане и треснул орехоколкой по голове, чтоб неповадно было.

Наблюдаю, как Момо пытается присобачить этот диккенсовский инцидент к своему размеренному, правильному детству девочки из среднего класса. Она так и не вычислила, что я путешествую по жизни с фальшивым паспортом. Неудивительно. Я и сама теперь с трудом распознала бы в Катарине Редди из Сити самозванку.

— Какой ужас, — наконец говорит Момо. — Ваш отец… Мне так жаль.

— Напрасно. Жалей неудачников. Давай-ка пробежимся по той части, где ты вручаешь мне список наших клиентов.

Мы не сразу реагируем на заокеанское жалобное блеяние телефона. На проводе Род, с ценными указаниями. Положив трубку, оборачиваюсь к Момо:

— Догадайся, что он сказал?

Она морщит лоб, изображая раздумье, и произносит своим ясным, аристократическим голоском:

— Жмите на газ и палите чертовы покрышки? Чем внезапно снимает с моей души добрую половины тревоги за нее.

— В точку. Род, между прочим, не так плох. Надо только научиться им управлять. Хочешь протолкнуть идею — заставь Рода поверить, что идея исходит от него, и дело в шляпе.

• Предыдущая
• 47/106
• Следующая