Агнец

Оглавление

— Ну, тот самый Бог, — ответил я.

— Ага, — подтвердил Джошуа. — Он самый.

— И как же зовут этого самого Бога?

— Папа, — сказал Джош.

— Мы не должны называть его по имени.

— Папа! — повторил Ахмад. — Мне нравится. — И снова захихикал. — Я понял, что вы евреи, и знаю, что вам запрещено поминать имя своего Бога. Я просто хотел проверить, правда ли вы не станете этого делать. Папа. Прелестно.

— Мне бы не хотелось показаться невежливым, — сказал я, — и угощение твое нам очень нравится, но уже поздно, а ты сказал, что отведешь нас к Валтасару.

— Сказал — значит, отведу. Выходим утром.

— Куда выходим? — спросил Джошуа.

— В Кабул. Город, где сейчас живет Валтасар.

Я никогда раньше не слышал о Кабуле, но сразу почувствовал, что это не очень хорошо.

— А далеко? — спросил я.

— Верблюдами должны добраться меньше чем за два месяца, — ответил Ахмад.

Если б я знал тогда то, что знаю сейчас, я бы встал и воскликнул: «Дьявол тебя задери, мужик, но это же больше шести дюймов и тридцати тысяч Дружелюбных Миль Постоянного Авиапутешественника!»

Но поскольку я этого еще не знал, то сказал просто:

— Ёпть.

— Я отведу вас в Кабул, — продолжал Ахмад, — но чем вы оплатите свою доставку?

— Я знаю плотницкое дело, — сказал Джошуа. — Отчим научил меня чинить верблюжьи седла.

— А ты? — Ахмад посмотрел на меня. — Ты что умеешь?

Я подумал было о своем трудовом опыте каменотеса и немедленно отверг такую мысль. Моя подготовка к карьере деревенского дурачка, на которую, как я полагал, всегда можно было рассчитывать, тут тоже не особенно поможет. Конечно, еще имелось новооб-ретенное ремесло методиста по сексу, но мне почему-то казалось, что в двухмесячном путешествии на верблюдах в компании четырнадцати мужчин и невзрачной женщины оно не пригодится. Так что же я могу? Как мне облегчить свой путь в Кабул?

— Если кто-то в караване вдруг откинет копыта, из меня выйдет отличный плакальщик, — сказал я. — Хочешь панихиду послушать?

Ахмад захохотал так, что весь затрясся, а потом позвал Кануни и велел принести свой кошель. Из него он выудил сушеных тритонов, купленных у старой карги.

— Вот, — сказал он. — Они тебе пригодятся.

Верблюды кусаются. Без всякой на то причины верблюд может на тебя плюнуть, наступить, зареветь, рыгнуть, перднуть и в придачу тебя лягнуть. В лучшем случае, верблюды упрямы, в худшем — капризны до невероятия. А если их дразнить, они кусаются. Если им в задницу по локоть совать сушеное земноводное, они считают себя глубоко оскорбленными. А если осуществлять процедуру, когда они спят, — оскорбленными вдвойне. Верблюдов на кривой козе не объедешь. Они кусаются.

— Я могу это исцелить, — сказал Джошуа, разглядывая отметины огромных зубов у меня на лбу. Мы шли с караваном Ахмада по Шелковому пути, который оказался далеко не путем, и уж конечно не выстеленным шелком. На самом деле это была довольно узенькая тропка по скалистому неприветливому плоскогорью в той пустыне, что сейчас зовется Сирией. Тропка вела вниз — в неприветливую пустыню, что сейчас зовется Ираком.

— Он сказал — шестьдесят дней на верблюдах. Это разве не значит, что мы должны на них ехать? А не идти рядом?

— По своим горбатым приятелям соскучился? — Джош нахально ухмыльнулся, как и полагается Сыну Божьему. А может, и просто так ухмыльнулся.

— Я устал. Полночи к этим парням подбирался.

— Понимаю, — сказал он. — Мне нужно было на рассвете еще до выхода седло починить. А инструменты Ахмада оставляют желать лучшего.

— Давай, Джош, ты ж у нас страдалец, каких мало. Не стоит вообще вспоминать, чем я всю ночь занимался. Я просто хочу сказать, что нам полагается ехать, а не идти.

— Мы и поедем, — ответил Джош. — Только не сразу.

Все мужчины каравана ехали верхом, хотя несколько человек, и среди них — Кануни передвигались на лошадях. На верблюдов были навалены огромные тюки с железными инструментами, красящими порошками и сандаловым деревом, которые следовало доставить на Восток. В первом оазисе на плоскогорье, куда мы пришли, Ахмад обменял лошадей еще на четырех верблюдов, и нам с Джошуа разрешили ехать верхом. По вечерам мы ели с остальными мужчинами: вареное зерно или хлеб с кунжутной пастой, время от времени — кусок сыра, толченый нут с чесноком, иногда — козлятину и периодически — тот черный горячий напиток, который мы открыли для себя в Антиохии (в него мешали финиковый сахар и по моему совету добавляли пенистое козье молоко и корицу). Ахмад трапезничал один в своем шатре, а остальные питались под навесом, который сооружали, чтобы уберечься от солнца в самое жаркое время дня. В пустыне днем — чем позже, тем теплее, поэтому самое жаркое время приходилось на вечер, перед самым закатом, когда налетают сухие ветры и высасывают из кожи все остатки влаги.

Никто из людей Ахмада не говорил ни по-арамейски, ни на иврите, но они достаточно функционально владели греческим и латынью, чтобы дразнить нас с Джошем по разнообразным поводам. Любимой темой у них, конечно, была моя должность главной верблюжьей клизмы. Родом эти люди были из полудюжины разных стран — о многих мы и слыхом не слыхивали. Некоторые чернокожие, будто эфиопы, с огромными лбами и длинными изящными конечностями, другие — приземистые и кривоногие, с мощными плечами, высокими скулами и длинными тонкими усами, как у Ахмада. Толстых, слабых или медлительных среди них не было. Не успели мы и недели провести в пути, как сообразили, что вести караван и ухаживать за верблюдами вполне могут и два человека. Непонятно, зачем такому проницательному караванщику, как Ахмад, понадобилось столько избыточной рабочей силы.