Джаханнам, или До встречи в Аду

• Предыдущая
• 102/180
• Следующая

В кабинете Сурикова за хозяйским столом сидел человек в камуфляже и ел бутерброд красными влажными губами, видневшимися сквозь прорезь в черной маске. Перед человеком на ножках растопырилась телекамера. За телекамерой стоял оператор, и человек в камуфляже, поигрывая стволом, что-то оператору объяснял.

Человек за столом не смотрел в телекамеру. Он смотрел в телевизор, где в прямом эфире шли «Вечерние новости» телекомпании ТКТ.

Глава девятая,
или Никогда не разговаривайте с террористами

В аппаратной, обеспечивающей популярный вечерний блок местных новостей, царил бардак. Тридцать процентов ТКТ принадлежали трудовому коллективу, что давало ей возможность маневрировать между остальными владельцами. И когда ее корреспондент, посланный к Кесаревскому НПЗ, передал выпускающему редактору предложение Барова заплатить пятьдесят тысяч за две минуты прямого эфира, выпускающий редактор не увидел в этом особых политических рисков.

Выпуск был сверстан. Даже не две, а три минуты были выделены. Тарелку для прямого включения послали прямо на завод, но вот – оставалось всего пять минут до начала сюжета, пожар на НПЗ был уже виден со всех концов города, а картинки с Баровым все не было и не было.

На экране шел сюжет корреспондента Турского про заседание правительства края, а ведущая озабоченно спорила с аппаратной.

– Таня, Таня, – вдруг заорал шеф-редактор, – ты посмотри на ленту новостей! База «Ручьи»! Нет, «Лесная». О черт, Танька, или кто-то перепутал, или взорвались сразу две нефтебазы! Еще одно сообщение про «Ручьи», Таня, Таня, не говори про «Лесную», это, наверное, путаница!

В это мгновение сюжет кончился, и ведущая оказалась в эфире наедине со всеми слушателями и лентой новостей на стоящем в студии лэптопе.

– И срочное сообщение, – сказала ведущая, – десять минут назад прозвучал взрыв на нефтебазе «Ручьи» в городе Озлонь. В течение выпуска мы постараемся узнать подробности происшедшего, а также возможную связь с пожаром на Кесаревском НПЗ, прямого включения которого мы ждем с минуты на минуту…

– Что у вас происходит? – заорал режиссер корреспонденту на нефтезаводе. – Дайте картинку!

Картинка была немедленно дана. С экрана на телевизионщиков смотрел человек в камуфляже и черной шапочке, натянутой на глаза. За его спиной стояли двое в противогазах и с пультами в руках. Рядом с человеком в маске стоял белый, как яичная скорлупа, корреспондент.

– Происходит то, – сказал человек, – что завод захвачен моими людьми. И через две минуты ты выпустишь меня в эфир.

– Это невозможно, – сказал шеф-редактор. – Это запрещено законом.

Человек спокойно приставил пистолет к виску корреспондента.

– Ты это сделаешь, или я вышибу его мозги на твоих глазах.

– Нас всех уволят. ФСБ нас…

Камера взяла общий вид, и все слетевшиеся к тому времени в аппаратную увидели напряженное лицо генерала Рыдника. Он стоял на коленях. Один из боевиков фиксировал позу пленника, скрутив его в локтях. Другой держал генерала на мушке.

– Глава краевой УФСБ у меня в гостях, – сказал человек без лица, – пусть он рассудит наш маленький спор. Что лучше, генерал, – прямой эфир или два трупа?

Рыдник молчал. Лицо его было цвета известки. Камера крупным планом показывала бисерины пота у него на лбу.

– Тридцать секунд до включения, – заорал ассистент режиссера.

– Не смейте этого делать, – сказал, осклабившись, Рыдник. Боевик передернул затвор.

– Включайте, – заорал шеф-редактор.

– А сейчас – прямое включение с Кесаревского НПЗ, – сказала ведущая, – и первый вопрос, что там все-таки происходит?

– Камера! – отчаянно вскричал шеф-редактор программы.

На эфирном экране ведущую сменил человек без лица.

– Кесаревский нефтеперерабатывающий завод захвачен борцами за независимость Чечни, – сказал человек. – Мы захватили пятьсот двадцать заложников и уничтожили нефтебазы, снабжающие Кесарев топливом. Мы требуем вывода из Чечни российских войск и проведения выборов президента параллельно с референдумом о независимости под контролем европейских наблюдателей. Если наши требования не будут выполнены, завод будет взорван. Заложники погибнут. После этого ваш край замерзнет в течение недели.

– Кто вы? Как вас зовут? – спросила ведущая. Ее не было в кадре, и только в аппаратной можно было видеть ее бледное от ужаса лицо.

– Мой позывной – Фатих.

– Но почему… почему Кесарев?

– Великий имам Шамиль, когда его везли в Петербург, сказал: «Если бы я знал, как велика Россия, я бы не воевал с ней». Кесарев дальше Петербурга, но это вас не спасет. Моя страна залита кровью от края до края. Ваша тоже будет залита кровью от края до края.

– Есть ли раненые или погибшие?

Камера развернулась в сторону, и все зрители увидели у стены человека, поставленного на колени. Руки его были скручены сзади, тело обнажено по пояс, и чеченец в маске, стоявший сбоку от пленника, схватил его под подбородок, заставляя поднять окровавленное лицо. Лидер боевиков подошел и стал сзади.

– Три года назад этот человек остановил «уазик», в котором было двое детей, – сказал чеченец. – Его люди расстреляли всех пассажиров, а присяжные оправдали его, потому что русские присяжные не считают преступлением, когда русские солдаты стреляют в детей и женщин. Они считают преступлением, только если в детей стреляют чеченцы. Аллах привел этого человека на мой суд. Я отвечаю на ваш вопрос о жертвах среди заложников. Жертвы есть.

С этими словами чеченец спокойно выстрелил в затылок окровавленного пленника. В объектив брызнуло серым и красным. Картинка из кабинета мгновенно исчезла, сменившись абсолютно белым лицом ведущей. Потом исчезло и оно, и вместо него выскочила цветная заставка с надписью: «Телекомпания ТКТ просит извинения за временные технические неполадки».

• Предыдущая
• 102/180
• Следующая