Мертвые, вставайте!

Оглавление

– Ну и что? Я ведь уже говорила. Я приехала, потому что тетя София мне предложила. Мне нужно было уехать. Это ни для кого не секрет.

– Кроме вашей матери.

Все трое мужчин повернули головы к двери, где, как всегда бесшумно, возник спустившийся с чердака Вандузлер.

– Тебя никто не звал, – сказал Марк.

– Нет, – признал Вандузлер. – Теперь меня зовут не так уж часто. Но это, заметь, не мешает мне приходить.

– Уматывай, – сказал Марк. – То, чем я занимаюсь, и без того нелепо.

– Потому что ты занимаешься этим по-дурацки. Хочешь опередить Легенека? Распутать узлы прежде него, освободить бедняжку? Тогда хотя бы делай это как следует, прошу тебя. Вы позволите? – спросил он Александру, присаживаясь рядом.

– Не думаю, чтобы у меня был выбор, – заметила Александра. – В конечном счете, лучше уж отвечать настоящему легавому, пусть и продажному, как я слышала, чем трем поддельным, запутавшимся в своих сомнительных намерениях. За исключением намерения Матиаса нарезать хлеба, которое я нахожу удачным. Я вас слушаю.

– Легенек звонил вашей матери. Она знала о том, что вы собирались перебираться в Париж. Она знала причину. Назовем ее для краткости любовными невзгодами, хотя эти два слова определенно слишком коротки в сравнении с тем, что они скрывают.

– А вы, значит, понимаете толк в любовных невзгодах? – спросила Александра, по-прежнему хмуря брови.

– Пожалуй, – медленно сказал Вандузлер. – Потому что немало их причинил. И один раз довольно серьезные. Да, кое-что я об этом знаю.

Вандузлер провел руками по своим черным с проседью волосам. Возникло молчание. Марк редко слышал, чтобы он говорил так серьезно и просто. Вандузлер с невозмутимым видом бесшумно постукивал пальцами по деревянному столу. Александра смотрела на него.

– Проехали, – сказал он. – Да, я знаю в этом толк.

Александра опустила голову. Вандузлер поинтересовался, обязательно ли пить чай, или можно выпить чего-нибудь другого.

– Зарубите себе на носу, – продолжал он, наливая себе стаканчик, – что я вам верю, когда вы говорите, что сбежали. Я это сразу почувствовал. К тому же Легенек все проверил, а ваша мать подтвердила. Вы уже почти год одна с Кириллом и захотели перебраться в Париж. Однако ваша мать не знала о том, что здесь вы должны были остановиться у Софии. Вы говорили ей только о друзьях.

– Мама всегда чуточку завидовала сестре, – объяснила Александра. – Я не хотела, чтобы она подумала, будто я оставляю ее ради Софии, боялась ее обидеть. Мы, греки, вечно воображаем бог знает что, нам это по душе. По крайней мере, так говорила бабушка.

– Благородный мотив, – сказал Вандузлер. – Перейдем к тому, что может подумать Легенек… Александра Хауфман, преображенная отчаянием, жаждущая реванша…

– Реванша? – прошептала Александра. – Какого реванша?

– Не перебивайте меня, пожалуйста. Сила полицейского в длинном монологе, который подавляет своим весом, или в мимолетной реплике, разящей наповал, как кастет. Не следует лишать полицейского этих выстраданных радостей, а не то он выходит из себя. Послезавтра вы не должны перебивать Легенека. Итак, вы жаждете реванша, разочарованы, озлоблены, полны решимости обрести новые возможности, остались без средств, завидуете легкой жизни вашей тети, и вы задумали устранить ее и получить немалую долю ее состояния через вашу мать, видя в этом также средство отомстить за мать, которая так и не преуспела, хотя когда-то давно и она пыталась петь.

– Потрясающе, – процедила Александра сквозь зубы. – Я не говорила, что любила тетю Софию?

– Ребяческая и неумелая защита, дорогая моя. Ни один инспектор не придаст значения подобному лепету, если у него есть мотив и возможность. К тому же вы не виделись с тетей десять лет. Не слишком ли долгий срок для любящей племянницы? Дальше. В Лионе у вас есть машина. Почему же вы едете на поезде? Зачем накануне отъезда вы оставили машину в гараже для продажи, подчеркнув, что она слишком старая, чтобы выдержать путь до Парижа?

– Откуда вы знаете? – растерянно спросила Александра.

– Ваша мать сказала мне, что машину вы продали. Я обзвонил все гаражи вблизи вашего дома, пока не нашел тот, что нужно.

– Но что тут плохого? – внезапно возмутился Марк. – Зачем ты придираешься? Оставь ее, наконец, в покое!

– И что тогда, Марк? – сказал Вандузлер, поднимая на него глаза. – Ты хотел подготовить ее к допросу? Я этим и занимаюсь. Ты вздумал поиграть в полицейского, а сам не можешь вынести даже начало допроса? Я-то действительно знаю, что ждет ее в понедельник. Так что заткнись и слушай. А ты, святой Матфей, скажи мне, почему ты нарезаешь столько хлеба, будто мы ждем в гости двадцать человек?

– Чтобы чувствовать себя в своей тарелке, – сказал Матиас. – И потому что Люсьен его ест. Люсьен любит хлеб.

Вандузлер вздохнул и повернулся к Александре, чья тревога подступала вместе со слезами, которые она вытирала посудным полотенцем.

– Уже успели? – упрекнула она. – Уже повсюду позвонили, все разнюхали? Это что, преступление – продать машину? Она была разбита. Я не хотела ехать на ней до Парижа вместе с Кириллом. И потом, с ней были связаны воспоминания. Я от нее отделалась… Это преступление?

– Рассуждаем дальше, – сказал Вандузлер. – Неделей раньше, скажем, в среду, вы оставляете Кирилла у матери и едете в Париж на своей машине, которая, по словам хозяина гаража, не такая уж и разбитая.

Люсьен, обходивший по своему обыкновению вокруг большого стола, взял из рук у Александры посудное полотенце и вручил ей носовой платок.