Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы

Оглавление

126

Бен повертел в руках небольшой белый конверт и, не распечатывая, сунул в карман:

– Чиф… Джон… Тебя что, отзывают на Тускулу?

– Не дождешься! – усмехнулся Косухин-младший. – Я подал рапорт Казим-беку, чтобы он разрешил мне действовать самостоятельно и по отдельной программе. Тебе подчиняться не буду. Возможно, скоро мне придется уехать, по крайней мере, на время. Вопросы есть?

– Вопросы? – поразился Бен. – Ну, знаешь! Какая еще отдельная программа? Ты чего надумал? Разве это по-товарищески?

– Вам неясен приказ, Александр Леонтьевич?

Бен моргнул, все еще не веря, затем криво усмехнулся:

– Куда уж яснее, Иван Степанович!

Он поглядел на сестру, но Люба Бенкендорф смотрела куда-то в сторону, явно не желая вступать в разговор.

Глава 7. «Не навреди!»

Михаил сидел в глубоком кресле, закутавшись в теплый ватный халат и укрыв ноги полосатым шотландским пледом. Картину довершал легкий шарф, укутывавший горло. В жарко натопленной комнате приятно было думать о холодной мгле за окнами, а немецкий радиоприемник как раз начал трансляцию джазового концерта.

Михаил был слегка простужен, что дало ему законное право объявить себя больным. Вообще-то, больничных листов он никогда не брал. Исключением были две недели, проведенные в госпитале: тогда хирургам пришлось изрядно повозиться, вынимая осколки гранаты из предплечья. Простуда, полученная в самолете, на котором довелось возвращаться из Симферополя, была пустяковой, но Ахилло не мог отказать себе в редком праве немного поболеть. Это напоминало детство, когда он, смышленый и нахальный шкодник, умудрялся проводить дома целые недели, пользуясь добротой матери. Маленького Микаэля усаживали в кресло, укутывали горло шарфом и начинали лечить…

Матери давно уже не было на свете, и Михаилу пришлось все проделать самому. Отцу он уступил единственное право – подогреть на кухне молоко, тоже входившее в обязательный ритуал. В семье не очень верили в лекарства из аптеки.

– Микаэль! – отец заглянул в комнату. – Подогреть погорячее?

– Ни в коем случае, – слабым голосом отозвался болящий. – Главное, меду побольше. Возьми липового.

– Но… Молоко должно быть горячим! – заволновался отец. – Мне очень не нравится твой кашель! Надо было телефонировать доктору Абрикосову…

Доктор Абрикосов лечил еще отца, когда тот был маленьким. Михаил даже не решался представить, сколько старику сейчас лет.

– Ничего, пап! – улыбнулся младший. – И так поправлюсь. Не спутай: липовый – он белый. Большая банка в шкафу слева…

Старый актер вздохнул и отправился на кухню. Они виделись редко, хотя и жили в одной квартире – в тех самых двух комнатах, где семья нашла приют в конце 20-х. Ахилло-старший, объездив с разъездной труппой пол-России, наконец решил осесть в Столице, устроившись администратором в один из второразрядных театров. К странной профессии сына он отнесся с легким ужасом, по старинке именуя НКВД – «чекою». Соседей бывший актер уверял, что Михаил служит в городской милиции, что, по его мнению, было несколько престижнее. Нечего и говорить, что Ахилло-младший ничего не рассказывал отцу о службе. Единственное серьезное ранение удалось скрыть, послав телеграмму о срочной командировке в Забайкалье.

Михаил знал и то, что отца не раз собирались «вычистить» со службы за аполитичность и чуждое происхождение, но каждый раз кто-то вовремя вспоминал, где служит сын старого актера. Правда, это имело и оборотную сторону: случись с капитаном беда, обычная для его профессии, никто уже не помешает выбросить отца с работы, из квартиры, из жизни…

Михаил слушал джаз, предвкушая вкус теплого молока и липового меда. Хорошо было вновь почувствовать себя, хоть ненадолго, свободным от всех забот.

…Доставив Гонжабова с аэродрома в Теплый Стан и получив необходимую бумагу, Ахилло тут же поехал в Большой Дом. Его принял заместитель Альтмана – молодой незнакомый майор, явно из «выдвиженцев». Выслушав доклад и едва подавив зевок, он сообщил, что решение об откомандировании капитана в Теплый Стан остается в силе. Михаилу рекомендовалось изредка заглядывать в Большой Дом с короткими рапортами.

Тон не понравился – так разговаривают с человеком, о котором забыли. Итак, полгода назад Ахилло отстранили от агентурной работы, а теперь вообще удалили из Главного Управления. Что могло быть следующим шагом, догадаться не составляло труда.

Михаил заглянул в знакомый кабинет, где еще совсем недавно работала их группа, но никого не застал. Карабаев отбыл в очередную командировку, на этот раз в Свердловск, где местные сотрудники вышли на след террористической группы. О пропавшем Пустельге никто ничего не знал – или не хотел знать. В конце концов Михаил махнул на все рукой и отправился домой – болеть…

В прихожей зазвенел колокольчик, но Михаил не обратил на это внимания, решив, что к соседям по квартире явились очередные гости. Соседи, переселившиеся сюда пару лет назад, попались наглые и крикливые, но их тон мгновенно изменился после того, как однажды младший Ахилло забежал домой в форме и с револьвером. Михаил смог ощутить реальную пользу от своей нелегкой работы если не для всей Страны Советов, то хотя бы во всеквартирном масштабе.

– Микаэль! – в полуоткрытую дверь заглянул удивленный отец. – К тебе гости. Господин… то есть, пардон, товарищ Ерофеев…

Ахилло-младший тут же вскочил, сдергивая шарф с шеи, дабы не попадаться на глаза майору в подобном виде. Но Ерофеев уже входил в комнату, неся с собой уличную сырость и едва заметный запах хорошего вина.