Пентакль

Оглавление

105

Карлсон вздохнул с облегчением.

И они ушли в подвал.

Неспокий

Странное что-то случилось в это утро с красным бойцом Оксаной Бондаренко. То ли солнце светило особенно ярко, то ли воздух, сладкий и по-весеннему пьянящий, разбудил давно не бившееся сердце. Улыбнулась Оксана, огляделась вокруг, словно все впервые увидев: и близкий лес, листвой молодой залитый, и зеленую траву на просевших могилах. Трухлявое дерево старого креста теплым показалось.

Вздохнула красный боец Бондаренко, воздух губами молодыми тронула. И совсем не то сказала, что думала:

– С праздником вас, Андрей Владимирович!

«Христос воскрес» – так и не выговорила. Не смогла.

Поручик Дроздовского полка Андрей Владимирович Разумовский удивленно вскинул светлые брови, подумал, встал с зеленой травы.

– Спасибо, Ксения. Воистину воскрес!

Обычно они ругались. Девушка обращалась к классовому врагу исключительно на «ты», а «вы» поручика звучало хуже всякой брани. Но… Не иначе утро сегодня было такое особенное.

У мертвых порядки строгие, но и послабления бывают. Трижды в год отпуск положен – в Жиловый понедельник, на Троицу и, понятно, в Великдень. Ненадолго, на сутки всего, но и этому будешь рад. Тем более и церковь рядом, и священник, такой же, как ты, отпускник, ждет на службу.

Красный боец Оксана Бондаренко поповских обычаев не признавала и ни в один отпуск церковный порог не переступила. Жалели ее соседи, тихие покойники из ближайшего села, головами скорбно качали. И без того, мол, грешница великая, без креста и ладана закопана, так еще и церковь стороной обходит, Бога о прощении не просит! Оксана только смеялась, не отвечала даже. Грешницей она себя не считала, предрассудки отбрасывала прочь, а главное, числила себя победительницей. Свою войну она выиграла, пусть и не дожила слегка.

Ее убили весной 1921-го на такой же пасхальной неделе, за день до Великдня. Ударила пулеметная очередь с махновской тачанки, рухнула в свежую траву боец славного отряда товарища Химерного, вдохнула в последний раз острый запах теплой земли. До дня рождения оставался пустяк – месяц всего. Не довелось – так и осталась двадцатилетней. Вырезали друзья звезду из жести, обложили дерном могилу, сказал товарищ Химерный твердую партийную речь…

Поручик Разумовский тоже считал себя победителем. Разрубила его горло красноармейская сабля в лихом бою летом 1919-го. Вкопали товарищи наскоро срубленный крест, дали залп в горячее небо – и ушли дальше, на Москву. Не о чем было жалеть Андрею Разумовскому, и не жалел он. Вот только в церковь тоже не ходил, а почему – молчал. Спросят его, пожмет поручик плечами под золотыми погонами, закусит зубами сорванную былинку…

Дивилась Оксана вместе со всеми. Но – не спрашивала из гордости. А вот сегодня не удержалась. Утро было такое.

– Почему бы вам в церковь не сходить, Андрей Владимирович? – тихо сказала она, стараясь, чтобы прочие не услыхали. – Вы ведь верующий, под крестом лежите. Или на Бога обиделись?

Поглядел на Оксану поручик, хотел ответить резко, как привык, но, видно, передумал. Кивнул, поглядел на утреннее солнце:

– Возможно, вы правы. Только не обиделся, иначе. Во всем порядок должен быть. А так…

Оксана тоже кивнула, вперед – туда, где ворота кладбищенские стояли, – поглядела. Высоко солнце, значит, и служба скоро кончится. Ненадолго мертвых в церковь пускают.

– Вам обещали рай. Или ад. Так ведь? А вместо этого… Вроде как обманули, да?

Не шутила Оксана, не издевалась. И поручик ответил серьезно:

– Наверно… Наверно, я просто растерялся, Ксения. Нам действительно обещали другое. Как и вам. Смерть – часть жизни, и если нас обманули в смерти…

– Вас обманули, не нас! – вскинулась девушка, вражеский подвох в речи поручика почуяв. – Жизнь у вас была антинародная, и погибли вы антинародно, за империалистов и вашу Антанту. Не верю я в рай поповский, но даже если есть он, нечего таким, как вы, в нем делать. Развела вас с народом кровь, вами пролитая, навечно!..

Хотел возразить Андрей Разумовский, как привык, в полный голос, но почему-то не стал. Поглядел вперед, улыбнулся:

– Дядько Бык идет. Сейчас в церковь погонит!

Не всем дано мертвых видеть, потому как это – вечного порядка нарушение. Только всякое случается, иногда и закон трещину дает. Нырнул как-то хлопчик в Студну-речку раков наловить, открыл глаза – и сквозь муть донную увидел голову с черными рогами, взглянул в мертвые белки круглых глаз…

Утонул бык, с обрыва упав. Не стали доставать – и соседей не предупредили. Вынырнул хлопчик, зашелся воем, доплыл до берега, скользнул ладонью по липкой грязи. Откачали, да только с того дня бык утонувший так перед взором и стоял. А еще начали глаза различать мертвецов – и прочее, что живым видеть не положено.

Теперь дядьке Быку седьмой десяток пошел. Седой стал, костлявый, страшный. На кладбище бывал часто, поскольку долгом своим считал порядок среди мертвого народа поддерживать. А какой порядок, если в такой день церковную службу души крещеные пропускают?

– Почему не в церкви? – нахмурился дядько Бык, поближе к девушке и поручику подойдя. – Сколько совестлю вас, сколько уговариваю! И батюшка о вас справлялся, гневался сильно.

Поручик пожал плечами, Оксана же и вовсе отвернулась. Будет ей, члену революционного коммунистического союза молодежи, какой-то поп указывать!

– Вот черти вас вилами воспитают! – пообещал дядько, худым пальцем грозя. – Вот уж…

– Предъявите! – не выдержал Андрей Разумовский, морщась, словно от зубной боли. – Чертей предъявите, потом и о прочем поговорим!